Образно это можно представить так: оставшиеся на острове 40 рабов взбунтовались и сбежали в лес, где стали жить, либо совместно добывая пищу, либо каждый сам по себе. Для расплодившихся паразитов наступили черные дни. Рабы окончательно вышли из-под контроля. Заставить работать их невозможно, убить тоже нельзя, ибо работать станет некому. Значит, надо работать самим или превратить в раба ближнего своего. Но ближний патриций просто забыл, что значит работать, да и желания такого не имеет, также намереваясь паразитировать на своем собрате. Запасы пищи между тем подходят к концу. Кровавый финал самоистребления паразитов можете дорисовать в своем воображении самостоятельно.

Я, конечно, обрисовал вам историю революции на острове очень упрощенно, например не принимая во внимание фактор повышения производительности труда вследствие развития технологий, но исключительно для того, чтобы сконцентрировать внимание на главном. Капитализм основан на паразитировании, а увеличение числа паразитов ведет к сужению базы паразитирования, что в конечном итоге приводит к критическому нарушению равновесия системы. Сегодняшняя паразитическая мировая элита чувствует приближение этого кризиса и отлично понимает, что оттянуть его можно только законсервировав, «заморозив» иерархию. Это значит: социальная мобильность остается в прошлом, что вызовет противоречия между теми, кто успел «устроиться», занять достойные места в иерархии паразитов, и теми, кто, свято уверовав в принцип социальной мобильности, яростно пытается пробиться в число избранных. Паразиты начнут пожирать паразитов, и если в это время восстанут рабы – даже не ради высоких идеалов, а просто добиваясь более сытной похлебки, – это может стать смертельным ударом по мировой паразитарно-капиталистической системе.

В архаичных обществах стран Третьего мира эгалитарные социалистические принципы утвердятся гораздо легче, нежели в промышленно развитых странах, имеющих более сложную иерархическую структуру. Те, в свою очередь, лишившись источника поддержания стабильности своей иерархии, вынуждены будут переродиться. Но принципиально то, что решающий удар по глобальному капитализму будет нанесен не в центре, а именно на периферии миросистемы, куда, кстати, стремительно скатывается РФ.

Всякое восстание есть проявление коллективной политической воли. Задача паразитирующих элит – уничтожить малейшие предпосылки для проявления массами осознанного протеста. Правящим кланам ни в РФ, ни в странах Запада не нужен народ, как культурно-историческая общность, ни нация, как социально-политический организм. Им нужно разобщенное потребительское быдло, чьи потребности и устремления легко контролируемы. Процесс переплавки народа в быдло осуществляется целенаправленно и непрерывно. Многих моих соотечественников, контактирующих с иностранцами, часто шокирует, насколько они обладают стерилизованными представлениями о прошлом даже своих стран, не говоря уж о мировой истории. Многие испанцы не знают, кто такой генерал Франко. Некоторые опросы показывают, что каждый пятый американец уверен, что атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки сбросили русские. Богатые страны способны потратить достаточно средств на образование своих граждан, однако на деле громадные деньги тратятся именно на стерилизацию их исторической памяти. Кажется, Дени Дидро принадлежит такое высказывание: «Народ, забывший свою историю, превращается в быдло». Тысячу раз верно! Элитам нужно манипулируемое стадо, а не народ-носитель политической воли. Быдло не видит дальше своей миски…

Но давайте снова обратимся к событиям Первой русской революции. Историки большое внимание уделяют событиям в столицах – Петербурге и Москве, трактуя значительные или незначительные события тех дней в русле своих идеологических предпочтений. А вот о причинах революционного взрыва говорят зачастую весьма обтекаемо: мол, рост противоречий, экономический кризис, да еще усугубленный войной. О причинах же кризиса экономики почти никто толком не пишет, как будто дело это очевидное. Между тем сам по себе экономический кризис в России в то время кажется совершенно неуместным, поскольку 1904–1907 гг. являлись временем экономического подъема в мировом масштабе после предшествующего незначительного спада. Следовательно, причины экономических трудностей империи были в значительной степени обусловлены, скажем так, субъективными факторами.

Даже если ситуация в целом будет благоприятной, удар по критической точке экономической системы – по решающей отрасли в стране – способен вызвать, благодаря эффекту домино, большие потрясения в национальном масштабе. Такой ключевой точкой в России начала XX века была, как ни удивительно это покажется, нефтяная отрасль. Начало прошлого столетия – время господства во всем мире парового двигателя и, стало быть, угля. Но в России, где проживало 9 % населения планеты, тогда добывалось ничтожно малое количество угля – порядка 2 % от общемировой добычи, несмотря на то что суровые климатические условия делали промышленное производство более энергозатратным, чем где бы то ни было. Топливный баланс был сдвинут в пользу более совершенного и экономичного топлива – нефтяного.

Российская империя уверенно лидировала в добыче и переработке нефти, была крупнейшим поставщиком сырья и нефтепродуктов на мировой рынок. Этому способствовало то, что наше сырье было самым дешевым – в 4–5 раз дешевле американской нефти. Как пишет историк Александр Иголкин, «в 1900 году на железных дорогах России нефтетопливо было главным – 40,5 % всего потребления. Лишь затем шли уголь и дрова – 35,3 и 24,2 %. В основном на мазуте работала промышленность не только Поволжья, но и Центрального района. На нефтетопливе к началу XX в. работал весь каспийский и волжский флот».

Когда я говорю, что нефтедобыча была критической точкой российской экономки, можно понимать это совершенно буквально. Только в одной точке, Баку, были сконцентрированы более 95 % всех добывающих мощностей империи. Подумайте, что произойдет, если парализовать добычу нефти: это вызовет паралич транспорта и, как следствие, разрыв технологических цепочек в рассредоточенных на громадном пространстве производствах. Даже если коллапс и не наступит, то цена на нефтепродукты резко подскочит, что значительно увеличит производственные издержки, а это, в свою очередь, приведет к росту цен на потребительские товары и снижению зарплаты. Когда расхождение ножниц «цены – зарплата» достигнет критического уровня, возникнут благоприятные условия для социального взрыва.

Что же произошло в начале века с русской нефтяной индустрией? Напомню то, о чем уже говорилось выше: добыча нефти в 1905 г. упала на треть, резко снизился объем буровых работ. В результате августовских беспорядков 1905 г. в Баку цены на нефть выросли с 14,6 копеек за пуд в 1904 г. до 36 копеек в сентябре следующего года. Пугающая неопределенность с перспективами нефтедобычи, рост цен на нефтетопливо заставили начать массовый переход на каменный уголь. Российская индустрия сделала шаг назад из нефтяного XX столетия в век минувший, угольный.

Следовательно, если некие силы были заинтересованы резко дестабилизировать обстановку в России, то они должны были нанести массированный удар по центру нефтедобычи. Если наше предположение о том, что локомотивом революции был мазутный кризис, верно, то мощные выступления в Баку должны были произойти раньше событий Кровавого воскресенья января 1905 г., давшего официальный старт Первой русской революции. И что же мы видим: действительно, в 1903 г. в Баку происходят мощнейшие за всю историю страны выступления пролетариата.