Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Серафима Владимировна, Максим прислал вам записку из милиции. Где она?
— Ох, этот склероз… Глаша, ты не помнишь, где записка Максимушки?
— Нет, Симочка, ты ее без меня прятала.
— Пойду поищу, а вы тут… поболтайте.
Серафима сбежала, а Аглая кротко воззрилась на раскрасневшуюся и злую Лену.
— Леночка, ты не волнуйся, она сейчас найдет. А почему Максимка в милиции?
— Потому что две старые интриганки устроили в Кулебякине небольшой фейерверк!
— Ой, правда? Как интересно…
— Аглая Владимировна! Как вам не стыдно! Ну ладно, Серафима! Она прожила бурную жизнь, тоскует по интригам. Но ведь мы то с вами интеллигентные девушки…
— Ох, Леночка, боюсь, это только условно.
— Все равно, разве так можно было?
— Леночка, давай дождемся Симку, а то я как-то не очень знаю, что можно рассказывать, а что нет…
Серафима появилась на веранде с большим пакетом в руках. Лицо у нее было торжественное и величавое. Лена хотела что-то сказать, но Серафима простерла руку и заставила ее умолкнуть, не начав.
— Алена. Ты уже взрослая девица, отчасти даже пожилая, а мы — твои родственницы. Пока родители твои живут за пределами нашей родины, наш с Аглаей священный долг оберегать и направлять тебя по жизни. Выслушай — и потом осуждай безмозглых старух.
— Браво. Я вся внимание. Только поторопитесь, потому что Макс сидит в «обезьяннике».
— Бог мой! За что?
— Я была вынуждена подстраховаться, а то вдруг он опять сбежит? Итак, начинайте.
Серафима откашлялась и уселась в свое кресло. Аглая прикрылась веером и задремала.
— …Вражда, начавшаяся между Сухомлиновыми и Синельниковыми, возникла на пустом месте, и твоя мать, наша внучатая племянница, это прекрасно в глубине души понимала. Однако человек не склонен признавать свои ошибки, вот и она упрямилась. Мелкие стычки, бытовые ссоры — вражда росла, как снежный ком, а тут выяснилось, что вы с Максимкой неровно дышите друг к другу. Твоя мать пыталась следить, но в душе, опять же, понимала, что это дохлый номер. Если у вас серьезно, вы все равно найдете возможность и способ осуществить свои желания. Конечно, она поняла, что с тобой случилось в тот год. И конечно возненавидела за это Макса. А тебе ничего не сказала, потому что ты была слишком юной и не смогла бы ее понять. После этого главной задачей твоей мамы стало уберечь тебя от дальнейших встреч с Максимкой. Его же мачеха, в свою очередь, тоже не была заинтересована в вашем возможном романе — ее больше устраивал Максим холостой и бездетный. Ваши письма перехватывались и тщательно прятались. Не знаю, куда делись твои — ему, но его здесь…
С этими словами Серафима торжественно похлопала по пакету с бумагами.
— Он написал тебе шесть писем, а потом решил, что ничего для тебя не значит. Прошло много лет, а ты так и не забыла свою детскую любовь — и своего первого мужчину. Не красней, девочка, ведь это прекрасно! Вот я, например, хоть убей, не могу своего припомнить. Помню, звали не то Жорж, не то Серж, служил курьером в Моссельпроме… Отвлеклась, извини. Так вот, мама твоя с каждым годом все сильнее ругала себя за то, что вмешалась в твою жизнь. Но отдать письма и признаться во всем означало бы ссору навсегда, а они с отцом тебя очень любят. Поэтому, уезжая жить в Прагу, она отдала эти письма мне и велела передать тебе, когда я сочту, что все устроилось к всеобщему благу…
— Серафима! Я двадцать лет провела в одиночестве!
— Ты просто ждала его, девочка. Поверь старухе, ждать кого-то долго — не страшно. Страшно, когда ждать больше некого… Потом Максимка приехал, и все сразу стало ясно, потому что ты краснела и бледнела, как гимназистка, но при этом вела себя, как полная идиотка. И тогда я решила вмешаться.
— И вы написали мне письмо?
— Мы написали письмо Максу. И подложили его вместо твоего, в котором ты предлагала остаться просто хорошими соседями и прочую чушь.
— Серафима!
— Поверь, мы написали отличное письмо. Ты попроси его потом тебе показать. Во всяком случае, он клюнул почти мгновенно. Дальше требовалось всего лишь закрепить успех, и мы написали письмо уже тебе — как бы от него.
— Какой ужас…
— Нет, ужас был в другом. Ведь мужчины и женщины пишут совсем по-разному, но мы с Глашкой совершенно не имели понятия о современных молодых мужиках. Я ее послала за «Плейбоем», но вовремя одумалась, иначе бы именно это могло стать главной сплетней года. И бедная Глаша ездила в райцентр! В секс-шоп!
Лена не удержалась и захохотала. Аглая Владимировна кротко потупилась и елейным голоском произнесла:
— У них была в тот день акция… В нагрузку к журналам мне дали видеокассету, и мы с Симой ее посмотрели. Я совершенно не нервничала, а вот она три раза пила валокордин!
— И это мой близнец! Развратница! Я продолжаю. Единственное, в чем стоит повиниться, так это в шпионаже. Я очень много подсматривала за вами, Аленка. И в ресторан я попала не случайно, и потом, около пруда…
Лена, смеясь, прижала ладони к пылающим щекам, а Серафима притворно потупилась.
— Я знала о вашем готовящемся отъезде, и тут ко мне в руки попала записка от Максимки. Грех было не воспользоваться такой возможностью проверить ваши чувства. Как видишь, мы не ошиблись. Ты ведь влюблена, девочка?
Лена посмотрела на сестер и улыбнулась, а потом несколько раз энергично кивнула. Серафима потрепала ее по щеке.
— Конечно, не стоило ему делать тебе предложение в дамском туалете, но зато он был… гм… убедителен…
Лена вскинула глаза на старушку.
— Что? Какое предложение?
— Разумеется, выйти за него замуж.
— Но Макс никакого предложения мне…
— Ох, старая дура, испортила весь эффект. Ну, все равно, поедем теперь к Павлику и спросим Максимку в лоб: готов ли он жениться? Глаша, звони Эдику!
Уже наступил вечер, дневная жара немного спала, и отделение милиции в полном составе выползло на свежий воздух — насладиться природой, так сказать. Лейтенант Митя чистил табельное оружие, прапорщик Колян смотрел на звезды. Оба тактично избегали взглядов в сторону завалинки, потому что на ней ворковали, точно два влюбленных голубя, Павел Сергеевич Мячиков в тельняшке и Элеонора в пал-сергеичевой рубашке на голое тело.
Внезапно эта идиллия была нарушена ревом мотора! На маленький двор въехал «фольксваген-«жучок», из которого с разной скоростью, но одинаковой целеустремленностью высыпались Серафима Кулебякина, румяный гигант Эдик, Кулебякина Аглая с веером и Елена Синельникова.
При виде старушек Кулебякиных Паша Мячиков на секундочку закрыл глаза и тут же их открыл, в надежде, что это мираж. Увы, все происходило на самом деле. Элеонора приветственно помахала Лене на правах старой знакомой и заботливо поправила на голове у Паши венок из привядших одуванчиков. Серафима Кулебякина стремительно прошествовала в сторону «обезьянника», бросив Паше: