Он улыбнулся извиняющейся улыбкой.

— Если ты взглянешь на это объективно, то увидишь, что тебе повезло гораздо больше, чем большинству мертвых людей, — сказал он. — Ты жива и можешь вдосталь насладиться своим… мм-м… необычным состоянием.

— С какой стати мне принимать это? Не я во всем виновата!

— Ты не понимаешь. История движется вперед. Ты больше не можешь принимать в ней участия. Для тебя больше нет в ней места. Лучше предоставить всему идти, как идет.

Он опять похлопал ее по руке. Она взглянула на него. Он убрал руку.

— Так что же, в таком случае, мне полагается делать? — поинтересовалась она. — Не есть, потому что пище не предназначено быть съеденной мной? Идти и жить в каком-нибудь склепе?

— Задача не из легких, не правда ли? — согласился Кувыркс. — Боюсь, такова твоя судьба. Если мир тебя не ощущает, значит, ты не существуешь. Я волшебник. Мы знаем…

— Не говори этого.

Кели встала.

Пять поколений назад один из ее предков, предводитель банды бродячих головорезов, устроил привал в нескольких милях от холма Сто Лат. Тогда он смотрел на спящий город с характерно решительным выражением на лице, которое расшифровывалось так:

«Это я сделаю. То, что ты родился в седле, вовсе не означает, что ты должен там же и сдохнуть».

Как ни странно, многие из его характерных черт передались, по прихоти наследственности, его пра-правнучке[3]. И именно им следовало приписать ее довольно специфический тип привлекательности. Никогда эти черты не проявлялись так ярко, как в данную минуту. Даже на Кувыркса ее лицо произвело впечатление. Когда дело доходило до решимости, ее челюстями можно было колоть орехи.

Тем же голосом, каким ее предок обращался перед боем к своим изнуренным, истекающим потом последователям[4], она произнесла:

— Нет. Нет, с этим я соглашаться не намерена. Я не собираюсь медленно растворяться, пока не превращусь в какой-то призрак. И ты поможешь мне, волшебник.

Подсознание Кувыркса распознало этот тон. В нем звучали струны, которые заставляли даже жучков-древоточцев становиться по стойке «смирно». Это было не высказывание мнения, но констатация факта: все будет именно так, и не иначе.

— Я, мадам? — пролепетал он дрожащим голосом. — Но право же, я просто не знаю, в чем может заключаться моя возможная…

Его сдернуло с кресла и выволокло на улицу. Полы его плаща развевались, как крылья. Кели, решительно выпятив подбородок, шагала по направлению к дворцу, таща за собой Кувыркса, точно упирающегося щенка на веревочке.

Именно с таким видом мамаши в прежние времена устремлялись в местную школу, когда их малыш являлся домой с подбитым глазом; это было неостановимо; это было как Ход Самого Времени.

— Что ты намерена делать? — стуча зубами, спросил Кувыркс, к ужасу своему осознавая, что воспротивиться он все равно не сможет.

— Это твой зведный час, волшебник.

— А-а… Хорошо, — слабо откликнулся он.

— Ты только что был назначен на должность Королевского Узнавателя.

— Ох… И что это влечет за собой?

— Будешь напоминать всем, что я жива. За это тебя трижды в день будут плотно кормить и стирать твое белье. Ну-ка, пошевеливайся.

— Королевского, говоришь?

— Ты же волшебник. Думаю, кое о чем ты мог бы догадаться с первого взгляда, — отрезала принцесса.

* * *

— КОЕ О ЧЕМ? — переспросил Смерть.

(Это был кинематографический прием, перенесенный в печатное произведение. Смерть обращался не к принцессе. Фактически, он находился в своем кабинете и беседовал с Мором. Но это было очень впечатляюще, не правда ли? Это называется или быстрый наплыв, или взаимопересечение/приближение.

Или еще как-то. Индустрия, в которой камеры плавают и пересекаются, может назвать это как угодно).

— И О ЧЕМ ЖЕ? — добавил он, накручивая обрезок черного шелка на грозного вида крючок в закрепленных на столе тисочках.

Мор заколебался. Преимущественно из-за владевших им страха и замешательства, но также и потому, что вид призрака в капюшоне, мирно нанизывающего на крючки сухих мух, кого угодно может заставить сделать паузу.

Кроме того, у противоположной стены сидела Изабель. Она якобы шила, но на самом деле сквозь облако мрачного неодобрения следила за ним. Мор почти физически ощущал, как взгляд ее опухших красных глаз сверлит ему шею.

Смерть всунул в тисочки несколько вороньих перьев и деловито присвистнул сквозь зубы, за неимением чего-либо другого, через что можно было бы свистеть. Он поднял взгляд.

— ММ-М?

— Они… в общем, все прошло не так гладко, как я думал, — заявил Мор.

Нервно переминаясь с ноги на ногу, он стоял на ковре перед столом.

— У ТЕБЯ ВОЗНИКЛИ ПРОБЛЕМЫ? — осведомился Смерть, отрезая пару кусочков от пера.

— Понимаешь, ведьма не пожелала уходить, а монах, как бы это сказать, в общем, он начал все сначала.

— ЗДЕСЬ НЕ О ЧЕМ БЕСПОКОИТЬСЯ, ЮНОША…

— Мор…

— ТЕБЕ УЖЕ СЛЕДОВАЛО БЫ ПОНЯТЬ: КАЖДЫЙ ПОЛУЧАЕТ ТО, ЧТО, КАК ОН СЧИТАЕТ, ЕГО ЖДЕТ. ТАК ОНО ГОРАЗДО АККУРАТНЕЕ ВЫХОДИТ.

— Знаю, сэр. Но это означает, что плохие люди, которые думают, что они отправятся во что-то вроде рая, на самом деле попадают туда. А хорошие люди, которые боятся, что попадут в какое-то ужасное место, по-настоящему страдают. Это не похоже на справедливость.

— КОГДА ТЫ ОТПРАВЛЯЛСЯ НА ДЕЖУРСТВО, ЧТО, Я ТЕБЕ СКАЗАЛ, ТЫ ДОЛЖЕН ВСЕГДА ПОМНИТЬ?

— Ну, ты…

— ХМ-М?