Действительно, только благодаря своему защитному вооружению франки уцелели при первой встрече с врагом.

Однако теперь они знали, с каким противником им придется иметь дело. Мусульманский мир, который они атаковали, имел победоносное прошлое, не позволявшее сомневаться по поводу его воинской доблести. В течение многих столетий Запад жил в страхе перед арабским миром, который одним за другим потряс до основания все могущественные государства и пытался даже овладеть Константинополем. Когда в XI в. началась Реконкиста, мир оказался поделенным на две половины: самая большая была мусульманской территорией, самая маленькая – христианской. Такова была средневековая география. И свою большую половину "сарацины" завоевали с оружием в руках – в джихаде, ужасной "войне, священной" для мусульман[24]. Бароны не могли не знать этого. После временного упадка, позволившего византийцам возвратить себе крохи из своих владений в Сирии и Армении, появление на сцене турок-сельджуков, обращенных в ислам, только усилило неоспоримое военное могущество мусульманского мира.

На этот раз именно турки-сельджуки возобновили "священную войну", войдя в Исфахан (1051 г.) и Багдад (1055) под власть арабских халифов. Армения и Грузия, соседние области первыми ощутили удар; турки захватили армянскую столицу Ани, и султан Альп-Арслан приказал свалить огромный серебряный крест, венчавший кафедральный собор, расплавить и отослать в Нахичевань, где им выложили пол мечети. Полное поражение византийских войск при Манцикерте, за двадцать лет до крестового похода (1071 г.), позволившее туркам прочно укрепиться в Малой Азии и вдобавок усугубленное внутренними распрями в Константинополе, еще было у всех на устах, когда Урбан II выкликнул свой призыв; это сражение произошло незадолго до восхождения на императорской трон Алексея Комнина.

До настоящего момента франки не имели никакого представления о военной мощи тех, с кем им предстояло сразиться. Одни лишь нормандцы успешно воевали с мусульманами; но их операции ограничивались удачливыми налетами на отдельные пункты, расположенные на изолированной территории: Сицилию, Южную Италию, тогда как в Испании противники христиан к этому времени изрядно ослабли.

Можно задаться вопросом, а что еще помимо военной репутации знали жители Запада о мусульманском мире, когда ввязались в невероятную авантюру, с целью живой силой прорубить дорогу к "Земле обетованной". Конечно, они сознавали, что столкнутся с противником, ресурсы которого будут практически неистощимы, так как его караваны были нагружены товаром, пользовавшимся всеобщим спросом: пряностями. Слышали они россказни и о сказочном Багдаде, где одних мечетей насчитывалось свыше тысячи, и добыча, взятая крестоносцами в лагере Кербоги, должна была только подтвердить правдивость слухов о роскоши мусульманских дворцов:

"Среди добычи был заметен шатер великолепной работы, который принадлежал князю Кербоге; он был сооружен наподобие города, снабженный башнями, стенами и укреплениями, обитыми разноцветным шелком. Из центра этого шатра, где находилось основное жилище, были видны многочисленные помещения, которые разделялись со всех сторон и составляли род улиц, где было много и других комнат, похожих на постоялые дворы; уверяли, что две тысячи человек могут находиться внутри этой просторной постройки".

В остальном же представления, бытовавшие по поводу мусульманской цивилизации, без сомнения, были слишком расплывчатыми. В песне "Коронование Людовика", почти современной первому крестовому походу, поэт вкладывает в уста султана вызов, брошенный папе в самом Риме:

В этих строках еще раз всплывает мнение, характерное для героических песен – что арабский мир является продолжением античного мира, мира цезарей. Иначе говоря, арабский мир – наследник языческого; мусульманам, не колеблясь, приписывали все атрибуты язычества, особенно культ идолов. В "Игре святого Николая" показан султан, склонившийся с молитвой пред "рогатым Магометом", идолом, которой назывался Терваган. В итоге – полное непонимание сущности мусульманской религии. Но это непонимание сопровождалось ясным представлением о регрессивном характере, возврате к прошлому, свойственным исламской вере по отношению к христианству Учение Магомеда уводит от Любящего Бога, триединого, воплощенного в Христе, обратно к Богу-Царю Ветхого Завета. Арабы вновь обратились к ветхому завету, чтобы объявить себя потомками Авраама. Для них христианин, прежде всего, был "политеистом", верующим в Троицу, иначе говоря, ислам отвергал существенный вклад Нового Завета, очень символично, что если для мусульманина его религия была "законом", то Евангелие положило начало царствию Милосердия вместо царства Закона. Поэтому христианский мир тогда ассимилировал этот регрессивный характер ислама с антихристианскими силами. И общим для всех чувством стало желание сразиться с "язычниками".

Сами клирики знали об исламе несравненно больше; по крайней мере, они не замедлили познакомить остальных поближе с этой религией. Известно, что в период второго крестового похода Петр Достопочтенный, аббат Клюни, приказал Роберту Честерскому перевести Коран[26] (1143 г.) и послал экземпляр перевода Св. Бернарду, чтобы тот, подвергнув его критике, смог продолжить битву с неверными на доктринальном уровне.

Знакомство христиан с мусульманской религией началось на Востоке, поскольку среди трудов Св. Иоанна Дамаскина (700-754 гг.) есть "Диалог христианина и сарацина". Образованные люди также знали, что с помощью арабов можно постичь античную науку, ибо в X в. Герберт в своем неустанном любопытстве скопировал в Испании интересующие его трактаты.

Ведь арабы, захватив Сирию и Египет, хоть и вели себя иногда подобно свирепым разрушителям, – гибель в огне знаменитой Александрийской библиотеки в 645 г. стала для мира невосполнимой утратой, – то сразу же заинтересовались хранилищами христиан Сирии и Египта, содержащими великие философские и литературные труды античности В правление Аббасидов, то есть спустя 150-200 лет после завоевания, к концу VIII – началу IX вв. они принялись переводить на свой язык греческие манускрипты, найденные в захваченной стране. В самом деле, Сирия и Египет были глубоко эллинизированными странами и философская культура процветала там в школах и монастырях ко времени мусульманского нашествия. В этих школах были переведены с греческого на древнесирийский античные авторы, и имена главных переводчиков нам известны, например, Павел Перза или Сергий Раззейнский, умерший в Константинополе в 536 г.