Все происшедшее повергло Киев в такой ужас, что церемонию захоронения пришлось отложить. Теперь нужно было поднять пол в Десятинной церкви, вырыть там яму и опустить в нее гробы Олега и Ярополка, совершив над останками обряд окончательного полного крещения. Но сам епископ, не смея к ним приблизиться, два дня непрерывно молился, и в это время в церкви не проводились даже обычные службы.

Снова и снова Елисава по просьбе родичей и домочадцев рассказывала о колдуне, которого, кроме них с Харальдом, никто не сумел разглядеть.

— Я подозревала нечто в этом роде! — заявила княгиня Ингигерда, когда впервые услышала от дочери о ее приключении.

— Что?

— Что Харальд сам знается с колдовством! Иначе ему не удалось, бы добиться таких успехов — завоевать восемьдесят городов, влюбить в себя византийскую императрицу, раздобыть кучу сокровищ, выиграть столько битв! Он и сам знает чары, умеет наложить на врага путы, затупить оружие, увидеть то, что скрыто от других!

Елисава промолчала. Это было очевидно, но почему-то не пришло ей в голову. Пробирал холодок: значит, он еще и чародей! Однако как знать, что с ней было бы без его умений, и не размазала бы ее по стенам церкви обезумевшая толпа, зачарованная смеющимся молодым колдуном…

Князь Ярослав поначалу находился в такой же растерянности: с колдовством он сталкивался впервые и не знал, какими средствами с ним бороться. К тому же князь опасался, не сам ли Бог, не желающий прощать грехи братоубийства, таким образом, выражает свой гнев, и чуть было не отказался от намеченного и не велел увезти останки погибших родичей прочь из Киева. Но на третий день он сумел взять себя в руки и заставил других одолеть страх: наконец белгородский епископ отслужил в Десятинной церкви, и два гроба вели себя смирно. Всем киевлянам были объявлены приметы темноволосого колдуна, но если похожие люди и находились, то всегда были не те.

Так просто его не найти! — говорил Харальд. — Это сильный колдун, он умеет отводить глаза сразу целой толпе, а значит, может притвориться стариком, женщиной, ребенком или даже животным. Мы сейчас говорим о нем, а он сидит сорокой на окне и слушает!

Все разом обернулись к окну, и хотя никакой сороки на нем не было, всем стало не по себе.

— А ты, я вижу, неплохо разбираешься в колдовских делах! — стараясь придать голосу твердость, заметила Елисава. — Пристало ли это конунгу?

— Конунгу пристало все, что помогает ему оставаться конунгом! — надменно и вызывающе ответил Харальд. — Ты сама уже убедилась, Эллисив, как важно уметь больше, чем остальные, если хочешь остаться в живых. И я не пренебрегу ничем, что укрепит мою силу. Ты еще убедишься, какие преимущества это дает.

— Мало какая женщина захочет иметь в мужьях колдуна! — решительно произнесла Елисава.

— Мало какая женщина имеет выбор, если сильный человек хочет взять ее в жены. Оставь эти мысли, Эллисив. Без моей помощи вам не справиться с колдуном, и весь Киев не будет знать покоя, пока я не помогу вам от него избавиться.

— Ну, так помоги! — сказал ему сам князь Ярослав. — Ведь это ты уговорил нас затеять перенос останков.

— И все обойдется благополучно, если дело будет предоставлено мне! — заверил его Харальд.

Через несколько дней церемония перезахоронения, наконец, была назначена. Несмотря на жуткие слухи и всеобщий ужас перед колдуном, посмотреть на крещение костей собралось множество народа. Явились не только киевляне и жители ближайших окрестностей, но даже гости из других городов: Вышгорода, Белгорода, Любеча, Витичева, Переяславля. Прибыли белгородский и переяславльский епископы, каждый со своей свитой. Можно было подумать, что здесь совершается княжеская свадьба или вступление на престол нового правителя, — с таким блеском и торжеством мирской и церковной власти было обставлено это событие.

В полу Десятинной церкви заранее приготовили могилу для двух княжеских гробов, но из-за ямы в тесном храме не могли поместиться даже все духовные лица, не говоря о мирянах. В саму церковь прошли только епископы, князь с княгиней и герцог Фридрих, а простой народ не пускали уже на Бабин Торжок.

Три княжьи дочери стояли у входа в церковь в толпе нарядных женщин, прислушиваясь к пению, долетавшему изнутри. Из открытых дверей тянуло запахом ладана.

Неподалеку, в окружении своей ближней дружины, стоял Харальд. Он занимал почти то же самое место, с которого Елисава в прошлый раз видела колдуна. Она часто бросала тревожные взгляды в толпу, но все было спокойно, даже очень спокойно! Ей не верилось, что колдун, так напугавший народ в прошлый раз, сегодня ничем себя не проявит.

Вскоре, однако, она позабыла про колдуна. Едва началась церемония, как погода ощутимо испортилась. С утра, казалось бы, ничего не предвещало дождя, но теперь небо быстро темнело, ветер тащил неведомо откуда взявшиеся тучи. Над площадью пролетали порывы ветра, все крепче и свежее, тянуло прохладой, и вот уже где-то вдали глухо пророкотал гром. Все чаще люди с беспокойством поглядывали на небо, придерживали шапки, иные крестились, иные держались за оберег, припрятанный под рубашкой или в кошеле. Ветер трепал косы девушек, задувал волосы в лицо.

— Ой, не успеют! Ой, намокнем! — шепотом приговаривала Прямислава, уже уставшая от долгой и скучной для девочки церемонии, и тайком переминалась с ноги на ногу. — Вот сейчас как ливанет, вот ка-ак мы все побежим! Все равно не успеем, пока до дому доберемся, промокнем до нитки!

— К боярину Лещине побежим. — Предслава кивнула на резные ворота прямо напротив церкви. Она тоже явно скучала и жалела, что в такой торжественный момент грызть орехи неприлично. — Уж нас-то пустит, на дворе мокнуть не оставит.

— Пронеси Бог тучу молоком! — бормотала боярыня Завиша Яснополковна и крестилась.

— Это все оттого, что Игоряшка давеча лягушку убил! — сказал Елисаве на ухо Севушка. — Увидел и ну камнями кидаться! Я ему, дураку, говорю: оставь, не трогай, что тебе тварь Божия сделала! Ну, маленький еще, дурной, что ему докажешь!

— А чего доказывать? Подзатыльник — и сразу бы уразумел!

— Когда лягушку убивают, наоборот, засуха бывает! — просветила их Прямислава. — А Игоряшке и, правда, по затылку надо! — И она погрозила кулаком восьмилетнему младшему брату, который на всякий случай сделал обиженное лицо.

— Мы с него виру возьмем! — решил Святша.

Пока младшие разбирали дело об убийстве безвинной лягушки, сверху закапало. Елисава смахнула со щеки дождевую каплю. Толпа заволновалась: мокнуть никому не хотелось, но из-за тесноты выбраться с площади было невозможно. К тому же не хотелось пропускать зрелище, и народ надеялся, что до настоящего ливня не дойдет. Боярыни, жалея праздничные наряды, принялись толкаться на месте, вертеть головами, высматривая, куда бы спрятаться.

И тут из сомкнувшихся над головами туч ударил такой оглушительный гром, что все разом пригнулись: казалось, небо лопнуло и сверху вот-вот посыплется что-нибудь тяжелое. В церкви тем временем уже опускали в могилу окрещенные останки, но от неожиданно раздавшегося грохота служители Божьи разжали руки — и гробы со стуком упали один на другой. Над площадью разом потемнело, как в поздних сумерках, и не верилось, что недавно миновал полдень. Струи холодного дождя хлынули с неба, как из перевернутой бочки; народ с визгом кинулся врассыпную. За сплошной стеной воды не было видно даже ближайших Дворов; люди суматошно толкались, одни хотели бежать в одну сторону, другие — в другую; натыкаясь друг на друга, все промокли за какое-то мгновение. Никто уже не думал о торжестве, хотелось лишь поскорее укрыться от холодных струй, хлещущих, как плети.