Танцы продолжались. В круг танцующих вышла и Света. Увидел, как Рита помахала ему рукой: мол, присоединяйся. Митька уставился в пол. Танцевать он не умел. Его приятель, Витька Смирнов, сейчас бы выдал: он ходил в танцевальный кружок во Дворец творчества. Митьку к танцам не очень тянуло. Гитара – другое дело. Но инструмент отец в поездку взять не согласился, хотя Митька и уверял, что всегда будет таскать гитару сам.

Тут Риту пригласил танцевать какой-то парень. И так уверенно обхватил за талию, что Митьке стало трудно дышать. Вот наглец! И даже в пот бросило. Он выскочил на крыльцо ресторана. В ореховой роще летали светлячки. Если идти быстро, то ощущение такое, словно из глаз летят искры. Митька наклонился, поднял гнилушку со светящимся червячком и, зажав ее в руке, пошел к ресторану. Рита и Света стояли на крыльце.

– Девчонки! Хотите, что-то покажу? – поманив их пальцем, прошептал Митька.

Сестры переглянулись и подошли. Митька разжал ладонь. Но светлячок не светился. И девчонки увидели в руке только трухлявую зеленую гнилушку. Света рассмеялась и отошла.

– Рита! Не уходи! Он сейчас засветится. Вот увидишь! – умолял Митька.

Рита, улыбаясь, смотрела на него. Надо было что-то говорить. Губы зашевелились, но голоса своего он не узнал – будто из трубы:

– Ты когда-нибудь купалась ночью? Пойдем к морю.

Она растерялась, оглянулась на окна ресторана. Ее родители танцевали. А вон и шевелюра отца – нашептывает что-то на ухо своей рыжей.

Митька решительно взял Риту за руку.

– Пойдем! Мы быстро вернемся!

Пляж был закрыт. До пирса далеко. Но он не был бы Митькой, если бы не знал заветной лазейки. Про лазейку рассказал ему Званэк.

Море сонно дышало теплом и водорослями. Небо полосовали вороватые лучи сторожевого прожектора. Они разделись и, взявшись за руки, вошли в воду. Какая у девчонок нежная кожа! А у него от гитары кончики пальцев левой руки все в твердых мозолях. От морской воды кожа сходила с пальцев пластами. Митька постоянно рвал их зубами.

На Рите был закрытый купальник. Она собрала волосы под заколку. Волны облизывали ее худенькую фигуру. Рита смешно повизгивала, как маленький дедов Шарик, когда Митька с разбегу бросался в озеро, оставляя его на берегу.

– Не бойся, ложись мне на руку, – предложил Митька и вытянул в сторону свою руку.

– Только ты меня не отпускай, ладно? – боязливо попросила Рита.

– Ну что ты! Ты со мной ничего не бойся.

– Ой как здорово! – Рита двумя руками держалась за его руку и громко бултыхала ногами. Ее волосы щекотали ему плечо. И от них шел запах парного молока.

А когда вышли на берег, Митька деловито предложил:

– Ты выжми купальник, я отвернусь.

Потом она мыла ноги и обувала босоножки. И снова держалась за его руку. И он, окончательно осмелев, осторожно накрыл ее руку своей.

– Пообещай, что приедешь в Петрозаводск?

– Когда?

– Когда сможешь. Кстати, вы когда уезжаете?

– Завтра утром.

– Завтра?! – съежился Митька, будто за шиворот ему засунули что-то противное и скользкое.

Все-таки жизнь устроена по законам подлости! Почему ни через два, ни через три дня, а именно «завтра», именно «утром»?! И больше уже ни о чем не хотелось говорить. Словно кто до капли высосал все силы.

– Рита! – раздался с крыльца ресторана голос Светы. – Иди скорее! Мы уходим в гостиницу.

Рита торопливо дернулась вперед.

– Я пойду, ладно? Спасибо тебе! – И чмокнула Митьку в щеку.

Митька обалдело застыл на месте. Мысли куда-то попрятались. И только одна напряженно сверлила душу: «Завтра! Завтра! Завтра!»

Не обнаружив Митьку в номере, отец разозлился. И как только Митька вошел, на него тут же обрушилось:

– Тебя где черти носят, козел ты безбородый?! Все ищешь приключений? Один раз морду начистили – мало показалось?

Отец подскочил к Митьке и хотел было смазать ему по затылку, но сын так взглянул на него, что тот опешил, и замахнувшаяся рука медленно опустилась, а хлесткие «эпитеты» застряли в горле. А Митька не спеша, словно боясь расплескать решимость и достоинство, пошел в ванную. Взглянул на себя в зеркало и удивился. На него смотрел совсем взрослый мужчина. Таким он себе понравился. И даже подмигнул этому зеркальному отражению. Так держать!

Митька и раньше никогда не вступал в словесную перепалку с отцом, когда тот сотрясал воздух неблагозвучными словосочетаниями в его адрес. Этому научил его дед. «Цени свои слова, Митька, – говорил дед. – И знай: умные люди в основном разговаривают глазами. Язык человеческого взгляда понимают все». Правда, раньше в Митькином молчании все равно проскальзывал какой-то страх. А сейчас… Страха не было и в помине. И взгляд его в зеркальном отражении был таким же спокойным и полным достоинства, как у Ритиного папы. И снова защемило где-то у самого сердца: после завтрака Рита уезжает!

В тот вечер отец никуда не пошел. На телефонные домогательства Бегемота раздраженно отвечал, что у него болит голова и, мол, все уговоры напрасны. Но дело было не в голове, Митька был уверен в этом на все сто.

Они долго лежали на постелях поверх покрывал. Каждый думал о своем. В дверь комнаты просунулась голова Бегемота.

– Поглядите на них! – захохотал он. – Сеанс аутотренинга! Лежат, видите ли, дырки в потолке глазами сверлят! Слышь, Андрей, отцепись от парня! Не видишь – в любви весь! – И миролюбиво предложил: – Пойдем лучше пивка попьем.

– Отстань! Сказал же! – неожиданно резко гаркнул отец. – И оставь свои шуточки! Разговор у нас с сыном серьезный.

Митька скосил взгляд в сторону отца. С чего это он взял? Больно нужны ему его разговоры! Но Бегемот усвоил.

– Тогда, как говорят испанцы, «пердон»! – И голова его исчезла.

Дверь тихо и медленно, будто сама собой, закрылась.

И снова они, как выразился Бегемот, «сверлили дырки в потолке». Наконец отец как-то не очень уверенно произнес:

– А девочка-то эта… Рита, ничего, умненькая такая. Да?

– А тебе-то что за дело?! – насторожился Митька. – Со своей рыжей разбирайся!

– Ну что ты опять в бутылку лезешь? – заискивающе взглянул на него отец. – Ты хоть про женщину эту матери не скажи. Должны же быть у нас, мужиков, хоть какие-то тайны.

Митька даже сел на кровати.

– Ну а если бы у мамы другой мужчина был, тебе было бы приятно?

Сказать отцу было нечего. Видя его растерянность, Митька стал добивать его своей железной логикой:

– Вот дед говорит, что любовь нельзя разменивать. Говорит, что от любви до ненависти – один шаг!

Тут уже отец вскочил с постели, сбросил на пол одеяло, заметался по комнате.