Постепенно его стали приглашать в лучшие дома, где он дарил хозяевам собственноручно изготовленные ювелирные подарки… А дальше произошло то, к чему он так стремился: слабый денежный ручеек потек и постепенно превратился в стремительную и полноводную денежную реку. Надо признать, что, давая финансовые консультации, он сам наконец разобрался в тонкостях работы с ценными бумагами. Прошло неполных два года, и суетливый молодой человек, нахватавшийся вершков у старших коллег, превратился в достаточно солидного и умудренного опытом прошлых ошибок дельца. Капитал рос и приумножался. Но становилось скучно. И он начал, как говаривал сам, «моделировать ситуации» – создавать трудности ничего не подозревающим состоятельным господам, чтобы позднее за их же деньги помочь им в решении невесть откуда взявшихся проблем с учетом собственных меркантильных интересов. Для этого все средства были хороши. Он называл это игрой, и она приносила удовольствие. В конце концов некоторые его клиенты попадали в полную финансовую зависимость от него, сами того не ведая. Над ними он получил власть и вместе с тем сладкое ощущение интеллектуального превосходства.

«Да вот взять хотя бы покойного Соломона. Скольких трудов стоило войти в их дом! А потом открыть влюбленному по уши еврею глаза на измену молодой жены с этим поручиком. А ведь еще надо было эту парочку «случайно» познакомить! И зашатался Соломон как треснутая осина на ветру, заметался из стороны в сторону, точно загнанный волк, и давай совершать ошибки одна страшнее другой: помчался во Францию, набрал дорогих кредитов, купил уйму драгоценностей, заложил все имущество и, в итоге запутавшись, ушел на тот свет… Но камни-то остались… и с ними должна была явиться на поклон госпожа Жих и умолять меня об их приобретении. А мне лишь надо было обозначить условия. И все! Но вдруг, откуда ни возьмись, появился этот Клим Пантелеевич, который теперь сам диктует мне условия: открыть Кларе счет в банке и перечислить на него кругленькую сумму! Сразу же после телефонного разговора с присяжным поверенным протелефонировала эта недалекая дамочка и давай торопить меня с деньгами… Драгоценности, как я и рассчитывал, станут моими, но по какой цене?! Ардашев выставил сумасшедшую стоимость, и когда я сказал ему об этом, то услышал ответ: «Даже такая цена не может окупить подлость, которую вы совершили, подбросив несчастному Соломону известную вам открытку с пошлостями. Можете считать это контрибуцией». И как он об этом узнал?» – размышлял над своим поражением Вениамин Яковлевич и дымил кубинской сигарой. Дорогой «H.Upmann-1844» не доставлял привычного удовольствия, и рот разъедала терпкая никотиновая горечь, будто раздавили желчь.

Губернатор молча скользил угрюмым взглядом по сосредоточенным лицам чиновников, сидящих за длинным столом из полированного дуба. Он выдерживал паузу, чтобы затем, как обычно, едва слышимым голосом начать совещание. Подчиненным, чтобы расслышать тихую речь генерала, приходилось вытягивать шеи, и это в душе всегда смешило его, потому что в эти минуты они напоминали ему гусей.

Вот и сейчас, ожидая разноса, присутствующие уставились в крышку стола, боясь поднять глаза. Только Фаворский, казалось, ни на что не обращал внимания и с невозмутимым видом рассматривал серебряные крышки хрустальных чернильниц на письменном приборе и, даже встретившись взглядом с хозяином кабинета, не смутился. Это спокойствие раздражало, и Рейнбот, забыв о заготовленной театральности, начал резко и сразу на негодующей ноте:

– Господа, уже несколько последних месяцев нашу губернию сотрясают громкие и неслыханные по дерзости преступления. Ограбления почтовых карет, нападение на поезд и убийство двух французов, а потом и уважаемого в городе коммерсанта, задушенного чуть ли не под моими окнами, а теперь еще и ужасная смерть этого заезжего артиста! Дошло до того, что сам министр внутренних дел телефонирует мне и справляется о том, какие меры принимаются нами по раскрытию этих, я бы сказал, чрезвычайных происшествий! Ничего себе – дожили! Я прошу вас сообщить о состоянии дел по выявлению лиц, учинивших все названные злодеяния. Итак, Ипполит Константинович, вам слово.

– Ваше превосходительство, силами полиции раскрыто не только убийство Соломона Моисеевича Жиха, но и господ Делавинь, следовавших кавказским скорым поездом в Ставрополь. В настоящее время мы усиленно работаем над расследованием дел по учиненным смертоубийствам актера Абрашкина, двух фельдъегерей (Тучкова, Трофимова) и кучера Можайкина. В рукаве Трофимова найдена черная жемчужина, вероятно от женских бус. Его жена ничего объяснить по этому поводу не смогла. До сих пор неясно, почему никто из сопровождающих почту так и не успел воспользоваться оружием… По этому делу пока имеется один подозреваемый… Это находящийся в розыске беглый каторжник Рамазан Тавлоев. В скорости мы надеемся выйти на его след.

– Потрудитесь доложить подробнее, – начальственным голосом, с тенью заметного раздражения потребовал Рейнбот. Тугой, излишне накрахмаленный белый воротничок форменной сорочки неприятно натирал шею, отчего губернатор во время разговора то и дело вытягивал вперед подбородок, одновременно слегка наклоняя голову влево. Пустяковое, на первый взгляд, неудобство стесняло, он нервничал и от того злился.

– Слушаюсь, ваше превосходительство. Итак, с полным основанием мы можем считать, что все четыре убийства – Жиха, отца и сына Делавинь, а также артиста Абрашкина – звенья одной цепи. Как следует из письма, оставленного господином Жихом у нотариуса за несколько часов до смерти, именно он и заказал крупную партию драгоценных камней у французской фирмы «Бушерон», а Делавинь следовали в Ставрополь для совершения с ним этой сделки. Но актер, зная об этом, вместе со своим сообщником совершил нападение на поезд, переодевшись в национальную одежду горцев. Завладев драгоценностями и рекомендательным письмом, он представился французом и продал камни Соломону Моисеевичу, который только на следующий день из газет узнал о происшествии в московском поезде. Позднее, отправившись в театр, во время спектакля он опознал в артисте лжефранзуза и в антракте потребовал вернуть деньги в обмен на драгоценности. Встреча должна была состояться на Николаевском проспекте в семь вечера, где потерпевший впоследствии и был удавлен струной от пианино, вероятно, самим Абрашкиным. А всего через день артиста прикончил его же сообщник. Таким образом, получается, что нам осталось разыскать убийцу актера, а находящегося под стражей поручика Васильчикова – выпустить на свободу, – выдохнул полицмейстер в ожидании реакции губернатора.

– Что скажете, господин Фаворский? Получается, что на этот раз сыскная полиция вас обскакала? – Генерал пристально смотрел на поручика.

– Ваше превосходительство, я, конечно, рад, что обозначился некоторый просвет в расследовании преступления на бульваре, однако же касательно нападения на поезд… здесь не все так просто… Разрешите я передам слово господину следователю?

Губернатор согласно кивнул, и Фельденкрейц, неловко привставая, принялся судорожно листать свой блокнот, но, найдя нужную страницу, тотчас же успокоился и стал докладывать:

– Как следует из заключения врача, проводившего вместе со мной первичный осмотр трупов, смерть отца и сына Делавинь наступила приблизительно часа за три до вооруженного нападения так называемых «горцев». Предполагаю, что эти два господина к моменту нападения были уже отравлены сильнодействующим ядом, смешанным с большой дозой снотворного. На это указывает целый ряд признаков: обильное слюноотделение на подушке, запавший в гортань посиневший язык у каждого из покойных, расширенные зрачки и успевшие проявиться трупные пятна на теле. Это же подтверждено и результатом вскрытия. Яд – алкалоид токсин.