– Мальчишкой меня как-то раз закрыли в холодильнике, – сказал он ей однажды, когда они осматривали реквизит, что распродавал один уходящий на покой фокусник. На чердаке было душно, давил низкий потолок. Сабина пролезла между двумя днищами волшебного сундука, где было так тесно, что голову пришлось повернуть набок. – Я забрался туда во время игры, дверца захлопнулась.

Он опустился на табуретку и замолчал. Когда Сабина спросила, не дать ли ему воды, он покачал головой.

И вот под конец жизни его привязывают, как умалишенного, и суют в какую-то кошмарную узкую трубу, чтобы доктора могли выяснить причину мучающей его мигрени.

– Часов на вас нет. Металлические предметы на теле имеются? – спросил чернокожий медбрат негромко, но четко, приятным мелодичным голосом. – Может быть, кардиостимулятор?

– Мне очень не хочется лезть туда, – сказал Парсифаль. Закрытые веки его подрагивали от боли.

– Кому же хочется, – сказал оператор, филиппинец с золотым крестом поверх синей хлопковой униформы. – Просто одни это терпят, а другие – нет, а хотеть никто не хочет.

– Да это не больно, – заверил медбрат.

– Ни капельки не больно, – подхватил оператор. – Мы вас поднимем, переложим на стол. А милая дама будет держать вам голову. – Он покосился на Сабину.

Когда прохладные руки Сабины коснулись его висков, Парсифаль съежился. Даже самым нежным касанием она причиняла ему боль. Сабина не знала, как вытерпит это. Она сосредоточилась на ушах Парсифаля, выглядывавших из-под ее пальцев. На его прекрасных ушах. На счет три мужчины подняли его – всего на несколько дюймов – и передвинули менее чем на фут. Все было проделано ловко и легко, однако на глазах Парсифаля выступили слезы, заструились к ее сложенным ковшиком пальцам.

– Уже неплохо, – сказал оператор. – А теперь приподнимите-ка ноги. – Он подсунул подушку под колени Парсифаля. – Так удобно? Ничего вам?

– Простите, – прошептал Парсифаль. Слезы теперь заливали ему уши. – Я просто не могу туда лезть!

– У него клаустрофобия, – сказала Сабина, гладя плечо Парсифаля. Она боялась, что ей станет дурно.

Медбрат и оператор переглянулись. Они, похоже, работали как пара клоунов – один начинает шутку, другой заканчивает.

– Видали мы здесь и такое, вот женщина одна… – произнес оператор.

– … руки растопырила и в последнюю минуту остановила желоб, – докончил медбрат, и сам растопырил руки.

– …а другой из машины выбрался и сбежал, – сказал оператор. – Нам – ни слова, и поминай как звали!

Последовала пауза. Все ждали – каждый своего.

– Вот в чем проблема, – наконец нарушила молчание Сабина.

Медбрат заглянул в медицинскую карту и задумался.

– Я могу дать вам ксанакс под язык. Он горький, но вам сразу же станет лучше… Ксанакс вам поможет.

Он вышел и вернулся с крохотной белой чашкой в руках буквально через секунду, будто полная банка таблеток стояла прямо за дверью. В какой-то момент он надел перчатки, а может быть, они были на нем и раньше. А затем медбрат сделал нечто, крайне удивившее Сабину. Он погладил щеку Парсифаля – жестом почти любовным, и она даже подумала, уж не знакомы ли мужчины друг с другом. Парсифаль открыл глаза, словно его пробудили поцелуем.

– Откройте рот, – велел медбрат.

Губы Парсифаля разомкнулись, и тонкие, обтянутые латексом пальцы медбрата нырнули ему под язык. Оператор без лишних слов удалился в свою кабинку, уселся за стеклянным окошком и принялся колдовать над пультом.

– Не люблю я эти машины, – сказал медбрат. – Самому не раз приходилось в них залезать. Они ведь на нас их испытывают, но ничего страшного в этом нет. – Он все не убирал руку с лица Парсифаля. Провел большим пальцем по его лбу, но, казалось, боли Парсифалю это прикосновение не доставило. – Но ничего не поделаешь – надо. Вы там пробудете совсем недолго, а потом вас вытащат. Эта милая дама – ваша жена?

– Да, – сказал Парсифаль.

– Ваша жена будет стоять у края и держать вас за ногу.

Он повернулся к Сабине и мягко сказал:

– Держите его за ногу.

Сабина отпустила руку Парсифаля и, перейдя к краю стола, ухватилась за голые стопы под покрывалом.

– Там только магниты, от них больно не бывает.

– Мне просто не нравится быть запертым, – сказал Парсифаль.

– Никому не нравится, – сказал медбрат. – Таблетка рассосалась?

Парсифаль кивнул.

– Значит, вам теперь лучше. Я вам сейчас беруши вставлю, потому что шумно будет. – Он сунул в уши Парсифалю две мягкие затычки и начал обкладывать валиками его голову. – Это чтобы ничего не сместилось, – продолжал он, внезапно повысив голос. – Пообещайте, что не будете шевелиться, чтобы не пришлось делать все заново. – Он продел ремешок под подбородком Парсифаля и застегнул на макушке. – Вот сейчас будет самое неприятное: я зафиксирую вам голову, чтобы не смазать снимок. Закройте глаза. – Даже когда медбрат говорил громко, голос звучал мелодично, завораживающе. Сабина подумала, что из него вышел бы отличный фокусник и что Парсифаль, несмотря на боль, сейчас думает о том же.

Медбрат потянулся вверх и опустил на голову Парсифаля белую металлическую клетку. Парсифаль превратился в Гудини, но эту роль он никогда в жизни не репетировал.

– Теперь нужно, чтобы вы лежали совершенно неподвижно. Если вам понадобится что-нибудь, скажите, мы услышим, а вы будете слышать нас и вашу жену. Она здесь, держит вас за ноги, и, если что-то пойдет не так, она вас вытащит. Хорошо?

Парсифаль не ответил. Лишь махнул рукой.

– Хорошо, – сказал медбрат и исчез за дверью.

Из невидимого передатчика раздался громкий голос оператора:

– Сейчас я начну вас двигать. Очень медленно.

Желоб медленно поехал в трубу, Сабина двинулась вслед за ним. Когда Парсифаль шевелил пальцами ног, она сжимала их в ответ. Так они общались.

– Он там хорошо лежит? – спросил оператор.

– Он лежит хорошо, – сказала Сабина. И сжала пальцы.

Когда свет софитов бьет в глаза, возникает странное ощущение. Ты знаешь, что зал полон, тебе это сказал администратор, но перед тобой – сплошная чернота, все тонет в море тьмы, и ты даже не пытаешься что-то разглядеть. Тогда придется напрячь глаза, смотреть прямо против света, а от этого болит голова. Ты глядишь, но не видишь – ты слеп. И о слепоте твоей знает лишь тот, кто стоит на сцене рядом с тобой. Видеть ты можешь только его. Вместе вы улыбаетесь и говорите в черноту. Он тоже слеп, и он твой поводырь. Вблизи видно, что он переложил грима на лицо.

– Вы справляетесь прекрасно, – послышался голос оператора. – Совершенно не шевелитесь. Вот и продолжайте в том же духе.

Комната наполнилась заводскими звуками – грохотом и низким гулом. Временами шум становился таким яростным, что казалось, будто аппарат сломался. Сканирование длилось полчаса. Сабина следила за висевшими над трубой часами, тикавшими, как таймер духового шкафа. Ей хотелось сказать что-нибудь Парсифалю, занять его чем-нибудь, но что тут скажешь? А кроме как разговором помочь она не могла ничем. «Ты в порядке?» – окликнула Сабина, и Парсифаль наклонил стопу в знак того, что слышит.