Повисло молчание, люди усваивали информацию.

– Воровка? – переспросил наконец Робийяр. – Значит, не совсем невинная овечка. Она что, скрывалась?

Белланже подтолкнул к нему листок, похожий на выписку из протокола:

– Вот ты мне и скажешь. Я хочу знать об этом деле все. Его вел комиссариат Аржантея. Свяжись с ними, раскопай все, что можно. Вдруг у этой девицы найдутся еще какие-нибудь точки соприкосновения с одиннадцатью другими, кроме их внешности или социальной принадлежности.

– Думаешь, это целая сеть? – подал голос Шарко. – И они все вместе промышляли?

– Во всяком случае, это могло бы объяснить, почему никто не заявил об их исчезновении. Может, они приехали из-за границы, были здесь на птичьих правах, что-нибудь в таком духе.

Белланже отхлебнул кофе. Уже остывший. Он поморщился и поставил стаканчик на стол.

– Дальше… Маленькое технологическое уточнение: уже определена сеть Wi-Fi, которой незаконно пользовался Макарё для передачи изображения со своей камеры. Чтобы обнаружить его следы, мы получили разрешение собственника, он даже предоставил в наше распоряжение свой компьютер. К работе уже подключился эксперт по информатике, он свяжется с провайдером и так далее. Все должно получиться быстро.

– Значит, мы скоро сможем узнать, какие извращенцы смотрели эти записи, и добраться до них? – спросил Левалуа.

– Теоретически – да.

Белланже заглянул в свои заметки.

– Дальше… Блокнот, найденный Франком под полом, просмотрели в ультрафиолете. Это ничего не дало. Но для поиска отпечатков пальцев есть и более продвинутые технологии, фумигация например. Лаборанты этим займутся. Дальше…

Он опять покосился на Робийяра.

– Посмотришь блокнот, как будет возможность? Проверь, что там за история со Стиксом и особенно с кучей этих кругов. На первый взгляд это всего лишь бред маньяка, но ничем нельзя пренебрегать.

– Как только у меня вырастет третья рука, попытаюсь.

– Очень хорошо. С татуировками тоже придется покопаться. Пока непонятно. В лаборатории это никому ничего не говорит ни с точки зрения медицины, ни химии, ни физики… Эти буквы и цифры могут относиться к чему угодно.

Еще один взгляд в свой блокнот.

– Теперь картины… Там есть кое-какие отпечатки пальцев, но к ним прикасался хозяин дома, и они валялись у него в сарае, что не облегчает задачу специалистов. Короче, понадобится все проверить, но нет никакой уверенности, что мы вытянем оттуда что-нибудь интересное. Зато благодаря одному разбирающемуся в живописи типу из отдела отпечатков и документов стало кое-что известно по поводу картин. Когда это доставили в лабораторию сегодня утром, он их увидел и опознал. Так вот: это копии с произведений Рембрандта.

Робийяр присвистнул сквозь зубы:

– Рембрандт… ишь ты! Похоже, у нашего психа есть вкус.

– Поскольку лаборант не помнил ни точных названий картин, ни времени их написания, он покопался в Интернете. Одна из картин, та, где много людей, называется… – он прочел в блокноте, – «Урок анатомии доктора Тульпа», датируется тысяча шестьсот тридцать вторым годом. Другая – «Урок анатомии доктора Деймана», написана в тысяча шестьсот пятьдесят шестом году. На первой картине изображено, как доктор Тульп на глазах у трехсот зрителей проводит в Амстердаме ежегодное публичное вскрытие.

Капитан полиции отметил эту информацию на доске, под фотографиями белоглазой девушки. Тем временем Шарко попросил Робийяра порыться в Интернете и найти ему картину «Урок анатомии доктора Тульпа». Тот нашел и развернул к ним экран компьютера с максимально увеличенным изображением.

Шарко предложил Левалуа и Белланже подойти поближе и всмотреться в полотно.

– Обратите внимание на холодное любопытство, которое сквозит в лицах наблюдателей, на их пристальные взгляды, направленные на внутренности трупа, – сказал он. – Это похоже на какую-то разновидность тайного наслаждения, они довольны тем, что нарушают запрет. И эти люди не абы кто, взгляните, как они одеты, какие холеные лица, какая элегантность.

– Врачи?

– Да. Привилегированные, которые участвуют в редком событии, – это точно. Один тут орудует как главный, а остальные внимательно смотрят и тоже хотели бы запустить руки во внутренности. Заметьте, что место, где они находятся, темное, потаенное. Я думаю, что речь идет о людях, которые обладают властью и могут позволить себе запретное. Как по-вашему, о чем думал Макарё, когда засыпал или дрочил, глядя на эту картину?

Он молча подошел к окну. Внизу искрились, как алмаз на солнце, Сена, Новый мост, Париж.

– Может, мечтал заполучить такую же власть, как они? – предположил Белланже.

Шарко вернулся к компьютеру:

– Да, без сомнения. Власть… «Мы те, кого вы не видите, ибо не умеете видеть». В этом послании звучит высокомерие, презрение. Выражение власти, как ты говоришь. Это «мы» свидетельствует о том, что автор послания явно себя переоценивает, считает, что выше других.

С другой стороны, «мы» поневоле принадлежит к большинству, является частью нашей повседневности. Тот, кто скрывается за этим «мы», вовсе не маргинал и не обязательно выражает этим свое отличие, иначе мы бы это увидели.

Он ткнул пальцем в труп на картине.

– Вторая часть послания: «Мы забираем, не возвращая, жизнь, Смерть. Без жалости». Помните заглавную букву в слове «Смерть», но не в слове «жизнь»?

– Как-то не обратил внимания, – сказал Левалуа.

– Хотя это главное. У него ведь нет никакого уважения к жизни и, наоборот, есть к смерти. Как на картине. Этих людей смерть чарует, непреодолимо влечет к себе или же ужасает, потому-то они и пытаются постичь ее, приручить с помощью уроков анатомии.

Шарко подошел к доске и нарисовал в углу значок.

– Эти круги в конце послания – подпись. Но не просто инициалы, как под рисунками, найденными в обувной коробке. Это символ. Быть может, знак принадлежности к какой-то группе, клану. Это подкрепляет гипотезу о том, что мы имеем дело с несколькими людьми, объединенными… чем-то таким, что все они разделяют… или сродством, которое позволило найти друг друга, стать похожими друг на друга. Так что надо покопаться насчет этого символа.

– Трудно, потому что нет ничего конкретного. Не за что ухватиться, чтобы запустить в поисковик. Но я попытаюсь, – сказал Робийяр.

Шарко снова сел, чтобы спокойно допить свой кофе, глядя на белую доску с пометками маркером. Остальные трое последовали его примеру.

– Так, по-твоему, он похищал девушек не один? – спросил Белланже.

– Наоборот, думаю, что эти похищения дело рук исключительно Макарё, и никого другого. Дом, подземелье – это же его логово, тайник, кокон, где он мог осуществлять свои бредовые фантазии. А с другими он делился только посредством камеры.