– Тряпкой не получится. Возьми металлическую мочалку.

Я понятия не имел, где она могла лежать, посмотрел под раковиной, а Маруша вытащила тем временем зажатые между пальцами ватные тампоны и сказала:

– В шкафчике для щеток на верхней полке.

Там действительно лежала мочалка из проволоки, а Маруша потянулась и зевнула. Она вытянула ноги, так что теперь они торчали над краем нашего стола, и принялась инспектировать свеженанесенный красный лак.

– От этого пекла можно рехнуться, правда? Сначала радуешься, что целая неделя свободна, а потом не знаешь, куда себя деть. Пожалуй, я куда-нибудь съезжу. Может, в Голландию, где эти хиппи собираются. Они ведь ничего не делают, а живут себе припеваючи.

– Но ты можешь поехать куда-нибудь с Джонни. Покататься, например, на лодке в Графенмюле. Там и тиры есть.

– С кем? – Она наморщила нос. – Этому уроду вообще тут больше делать нечего. Смотри, не стань таким же, как эти парни. Я уже сыта по горло. – Она погрозила кулаком. – Можно тебе довериться?

Я вышел на балкон. Пятна на шее побледнели. Но на плече появился здоровый синяк. Я забрал у нее ватные тампоны.

– Мы сейчас уходим. К настоящему похитителю бриллиантов. Об этом даже газеты писали.

– Куда? Как это вам пришло в голову?

Я выбросил вату в ящик с углем.

– Мой отец знаком с ним по шахте. Они украли тогда в Амстердаме на миллионы. Ты разве об этом не читала?

Она усмехнулась.

– Правда? И, наверное, потому, что он теперь такой богатый, он каждый день спускается в шахту, да?

Я пожал плечами.

– Понятия не имею. Во всяком случае, он там был. Он или его брат. Пошли с нами, сама спросишь.

– Ты думаешь?

– А почему нет?

Я продолжал скрести сковородку, но безуспешно. Коричневый нагар забил всю проволоку. На кухню пришел отец. На нем были брюки от костюма, он застегивал белую рубашку. Своими здоровыми пальцами он никак не мог продеть в петлю верхнюю пуговицу, даже немного согнулся и выпятил подбородок. Я вытер пальцы о штаны и помог ему застегнуть ее, а он бросил взгляд в раковину.

– Эта мочалка для сортира, малыш. Чтобы оттирать известковый налет.

Марушу, похоже, он не заметил. Обхватив руками колени, она сидела чуть наклонившись вперед. Ее голос звучал звонко и приветливо, как всегда, когда она разговаривала с моими родителями. При этом она еще улыбалась, но только одними губами.

– Здравствуйте, господин Кольен.

Отец коротко кивнул и убрал чистую посуду. До верхних рядов навесной полки я не доставал. Она убрала ноги с нашего стола, переставив их на подоконник.

– Юли сказал, вы идете в гости?

– Чепуха. Мы идем гулять.

– Это здорово. А можно я с вами?

– Ты? А с чего это?

– Да просто скучно.

Он поднял воротник рубашки и достал из кармана галстук.

– Так пойди помоги матери. Работа всегда найдется.

– Я сегодня выходная, – обиженно надула она губы, – мне тоже надо когда-нибудь отдыхать.

Отец посмотрелся в зеркало над мойкой, оно осталось от клетки волнистого попугайчика, жившего когда-то у нас, и стал завязывать узел. При этом у него слегка дрожали пальцы, как обычно, когда он выполнял какую-нибудь мелкую работу.

– Ты еще не одета, а мы уже выходим. Так что давай в следующий раз.

Он просунул конец галстука в петлю, а она выпрямилась, и на спортивной майке стал виден желтый герб, федеральный орел.

– Мне нужно всего одну минуту. Даже тридцать секунд. Пожалуйста, господин Кольен. Юли сказал, я могу пойти с вами.

Отец посмотрел на меня краем глаза. Я все еще возил деревянной ложкой по сковородке, и он покачал головой.

– Ну, ладно. Только мы идем в Клеекамп. Поставь в известность родителей.

Смеясь, она прикусила нижнюю губу, развернулась и соскочила в свою комнату, и мы тут же услышали грохот и стук, как обычно, когда она рылась в шкафу. Я сложил кухонное полотенце и повесил его на ручку плиты, а отец дал мне подзатыльник.

– Рано начинаешь… Причешись. И сними, пожалуйста, эти шорты.

Я пошел в детскую, но мои штаны цвета хаки были грязные, и я надел брюки от костюма для причастия, попытался разгладить стрелку. Но она осталась заутюженной. Потом я взял в ванной расческу, и когда уже собрался причесаться, в дверь постучали – вошла сияющая Маруша.

– Так я могу идти?

Отец сидел на диване и листал газету. На нее едва посмотрел. На Маруше были розовые штаны с маленькими разрезами над щиколотками и остроконечные туфли без пяток, скорее шлепанцы, чем лодочки, тоже розовые; кроме того, белая блузка с кружевным воротником. Накрашенные сочной красной помадой губы блестели ярче, чем новенькие машинки Matchbox. Она быстро показала мне язык.

Но отец помотал головой.

– Нет, в таком виде ты с нами не пойдешь. Надень на себя еще кое-что.

– Зачем? Там же больше тридцати…

Он продолжал листать.

– Ты знаешь, что я имею в виду.

Она слегка покраснела и посмотрела себе на грудь.

– А что? Заметно?

Она натянула блузку, и тут уж и я увидел, что она без бюстгальтера. Маруша опять скрылась в комнате.

Было настолько жарко, что разницы не было, сидишь ты в квартире или находишься на улице. Дорожка сквозь дроковые заросли была заасфальтирована и, казалось, вела прямиком к копру. Колеса не крутились, а флаг на мачте вяло повис. Ни дуновения. Листья на деревьях застыли, и ничто не шуршало в засохшей траве. Отец перекинул куртку через плечо и молчал. Он вообще мало говорил, да и я не знал, что сказать, и лишь то и дело срывал цветок дрока и принимался его сосать. Еще когда-то раньше мы вбили себе в голову, что цветы дрока сладкие. Желтые цветы могли быть только сладкими. Но они были на вкус никакие.

Марушины каблучки стучали по асфальту, она надела солнечные очки и, глядя в сторону горизонта, ткнула пальцем туда, где маячили очертания шахты.

Из трубы градирни поднимался белый пар, над ним промелькнула тень вороны.

– В каком из этих строений работаете вы, господин Кольен?

Узкий галстук сверкнул на солнце коричневым металлическим блеском.

– Ни в каком. Я работаю под землей, так же, как и твой отец.

– О, боже. Весь день?

Он кивнул.

– Сейчас всю ночь. А что?

– Не понимаю, как можно так работать. Это же вредно для здоровья, да? Вся эта грязь, пыль, плохой воздух, и в любое время может что-нибудь случиться.

– Случиться что-нибудь может и на другой работе. На стройке можно упасть с лесов, а на сталелитейном заводе… Да мало ли что может случиться. Главное, ты кормишь свою семью, верно?