Агата забыла написать номер телефона! Но в справочной можно получить сведения о вновь прибывших, и, конечно, там числится некий Давермель, недавно поселившийся в Ножане. Алина семь раз повернула диск, но ей не пришлось работать языком, извиняться и объяснять. Ответил ей певучий голосок синички.

— Алло! Это твоя мама говорит. Ты одна?

— Да, говори. Дома только Леон.

Как быстро летят минуты! Хотя в одном и том же районе оплачиваешь только вызов. Восклицания перемежаются вопросами:

— Как же долго тянется время, доченька моя!

— Да, и мне так кажется.

— А ты не похудела, а?

— Да нет, скорей прибавила в весе.

— Так я и знала. Тебя заставляют есть слишком много мучного… Но расскажи-ка мне про этот дом в Ножане, что он собой представляет?

— Дом довольно большой, внутри почти пустой, очень обветшалый. Его надо заново перестраивать.

— Интересно, где твой отец достанет столько денег? Сколько же он сумел от нас скрыть! Кстати, тебе удалое узнать, где работает мачеха и сколько она получает

— Она при мне как-то об этом сказала: тысячу восемьсот франков в издательстве «Баллен». Но знаешь, он этот дом только снимают, а там, в Комблу, за все расплачиваются Милоберы.

— Не может быть! Ты уверена? Значит, Луи уж позволяет себя содержать! Никогда бы не подумала, чт он так низко пал. Потому и мстит мне как может! Т знаешь, что он недавно запретил мне носить вашу фамилию?

— Знаю, он этим похвалялся. Даже Одили было неловко.

— Ну, ей-то неловко. Одно притворство… Если б этим ограничивалось, было бы только одним испытание больше для меня. Но, к несчастью, .случилось худшее. Ты знаешь, что твой отец требовал распродажи, и, увы! — на дом уже нашелся покупатель. Через три месяца, моя бедная девочка, мы должны уехать и снять себе квартирку. Четыре комнаты, не больше. У каждого из нас уже не будет отдельной.

— Мне, значит, придется жить с Розой? Голос синицы становится взволнованным. Алина пытается вывернуться:

— А как быть? За все это можешь благодарить своего папашу… Кстати, мне кажется, он нарочно поселился близко от нас, чтобы постоянно нас мучить. Только об одном забыл: ведь десять минут на автобусе — и ты уже у мамы. Вас на ключ не запирают, я полагаю. По закону, ты сейчас живешь у отца. Важно, что ты ночуешь там, но что может помешать тебе или Леону — да и всем остальным, если им захочется, — приехать после обеда к маме?!

В телефонной трубке вдруг раздался свист — так молодые люди нашего времени приветствуют красивую девушку, хорошую песню или удачную мысль.

— Главное — ничего не скрывайте! — быстро говор Алина. — Когда вернетесь в Ножан, так и скажите: мы ездили повидать маму. Что может быть естественней. Когда ваш папаша поймет, что вы к нему вернулись только подчиняясь закону, это собьет с него спесь.

5 мая 1967

Гранса вернулся из четырнадцатого зала хмурый. Ну и услужили ему: всего только раз выступал он по уголовному делу, и вот извольте — клиент получил максимум. Гранса заподозрил это уже в тот момент, когда председательствующий Дютуатр уселся в кресло вместо заболевшего старика Гарну и с весьма заинтересованным видом склонился над делом. Считая судебных крючков взломщиками, Дютуарт никогда не упускал случая насолить защитникам по гражданским делам, которые умели загребать большие деньги. Если за провал хорошо платят, он не так мучителен, — говаривал патрон своим помощникам. Это еще вопрос! А престиж разве не в счет?

Размышляя на эту тему, Гранса шел в гардеробную, его подталкивали по пути коллеги, спешившие сбросить судейскую мантию, чтобы помчаться в приемные залы. У дверей гардеробной он нос к носу столкнулся с Лере, который выходил оттуда.

— Удачная встреча! — сказал Гранса. — Я как раз собирался звонить тебе по поводу Давермелей.

— Не стойте в проходе! — буркнул какой-то важный судейский тип с розеткой ордена Почетного легиона. — Я собирался сделать то же самое, — сказал Лере. — Моя клиентка жалуется, что твой кузен использует встречи детьми, чтобы их против нее настраивать!

Гранса стащил мантию через голову и повесил на крюк.

— Если говорить серьезно, — сказал он, прилаживая волосы, — Луи, конечно, виноват, но Алина — потрясающая дуреха. Алименты выплачиваются скрупулезнейшим образом, хотя Агата постоянно уклоняется от встреч с отцом, да и Леон приходит нерегулярно.

— Ну что ж! — заметил Лере. — Ведь они уже взрослые люди, их трудно к чему-либо принудить. Впрочем, надо тебе сказать, младшие поступают как раз наоборот: Они совершают набеги в Ножан в те дни, когда не имеют права там быть.

Увлекая за собой коллегу, Гранса вышел и начал быстро подниматься на галерею.

— Три заказных письма отправлено матери и десять заявлений в комиссариат, в которых указывается на то, что не все дети ходят к отцу! — сказал он. — Пора рассмотреть требования и, если необходимо, подать жалобу. Я понимаю, Алина в ярости: она должна покинуть дом, к тому же она видит, что, как только Луи от нее избавился, его дела сразу наладились. Но разве это основание для всех этих булавочных уколов…

— Тут все обоюдно — заметил Лере. Гранса раздраженно щелкнул языком: к чему пререкаться — ведь здесь же нет клиентов.

— Брань, вранье, проклятия по адресу отца, — продолжал Гранса, — вот что детям ежедневно приходится выслушивать. Нужна какая-то бумажка? Алина отказывается ее подписать. Приходит почта для Луи? Алина ее тут же сжигает. Приходит клиент? Она отвечает, что понятия не имеет, где проживает Луи. Я уж не говорю о жалком, крохотном наследстве, оставленном недавно скоропостижно скончавшейся тетей Ирмой: Алина кинулась на него, как…

— Но ведь доходы детей, находящихся под опекой, принадлежат тому из родителей, которому поручено их воспитание, даже если сам родитель из другой семьи, — замечает Лере.

Он толкает одну из стеклянных дверей, выходящих на главную лестницу, и говорит уже более спокойно.

— Конечно, — соглашается он, — эта дама надоедлива до крайности. Они словно сговорились, мои клиентки У меня есть одна мамаша — она научила своего мальчишку ломать мебель у отца, платит малышу по двадцать франков за каждое поломанное кресло. Для многих женщин такие выходки — своего рода условный рефлекс: если нет любви, не должно быть и родственных чувств. Половина детей, воспитание которых поручено матерям, растут в ненависти к отцу…

Спустившись с лестницы, Лере остановился под большим канделябром и подтянул шнурки на ботинках; со всех сторон доносился стук каблуков: из Дворца правосудия расходились посетители.

— Что же мы предпримем? — спросил Гранса.

— Попробуй припугнуть ее, — ответил Лере.

8 мая 1967

Во время шумной школьной перемены сочинение переходило из рук в руки.