Выход из шахты колодца было трудно определить — стояла глухая ночь. Но оба замерли, когда над головой раздались отзвуки голосов — сперва приблизившиеся, потом постепенно удалившиеся. Мартин шепнул, что, похоже, это прошла внутренняя стража Шобака.

— Тебе лучше остаться здесь, Ласло, — произнес он. — Я хорошо запомнил план строений в крепости, но скрываться и таиться среди построек умею гораздо лучше тебя.

Храмовник не стал возражать. Только пожелал удачи бывшему ассасину и сказал, что будет ждать столько, сколько потребуется. Мартин сжал его плечо.

— Если я не вернусь, выбирайся сам. И помни — если со мной что-то случится, только ты сможешь продолжить наше дело. Ты ведь обещал мессиру де Шамперу.

Ласло кивнул в темноте. Ему казалось, что Мартин все еще рядом, но через миг понял, что остался в шахте замусоренного спуска один, — воспитанник Масиафа умел двигаться в темноте совершенно беззвучно.

Когда Мартин оказался наверху, он несколько минут стоял, затаившись за аркой выхода. Постепенно он начал различать выступы внутреннего перехода на фоне темного звездного неба, слышал тонкий писк летучей мыши. Мартин шагнул вперед и понял, что оказался в коридоре между каменных стен. Какое-то время он вспоминал план Ласло и определял по звездам направление, а потом неслышно скользнул по переходу, двигаясь в выбранную сторону. Через несколько шагов у него над головой появился длинный сводчатый потолок, и Мартин понадеялся, что тут, внутри крепости, вряд ли будут прохаживаться стражники, но если вдруг они появятся, то ему негде будет укрыться: он находился среди каменных стен и стрельчатых перекрытий как в ловушке.

Бесшумно и быстро передвигаясь, приникая к стенам, он остановился, только когда различил в конце коридора отблески огня. Выждав и прислушавшись, он решил идти на свет и вскоре оказался у горевшего в треноге огня. Мимо него наверх вела каменная лестница, и, поднявшись по ней, Мартин присел на верхней ступеньке и огляделся. Он был на открытой галерее, вверху мерцало звездами небо, неподалеку находилась расположенная по центру крепости округлая башня — донжон. В ее верхних этажах, как надзирающий глаз, мигал оранжевый свет. Но кто бы там ни был, он вряд ли заметил одетого в черное, неслышно передвигающегося ассасина по прозвищу Тень — так нарекли Мартина его учителя-исмаилиты в замке Масиаф.

Пару раз ему приходилось приседать, прячась в темноте, когда по стене неподалеку проходили стражники с факелами. Порой они перекликались, но это была обычная перекличка, и голоса их звучали вполне спокойно. Мартин отметил, что их не так уж много и, учитывая, сколько стражей хаджибу крепости пришлось отправить вниз, чтобы охранять людей в караванах, ему не грозило столкнуться с целым отрядом. Да и вряд ли кто-то в замке ожидает, что внутрь Монреаля могут проникнуть лазутчики.

Через добрых полчаса блуждания по уходившим вниз или вновь поднимающимся на стену переходам Мартин едва не налетел на какого-то замотанного в халат служителя, но успел почти взлететь по стене и замер, вжавшись руками и ногами в изогнутую поверхность свода. Сарацин, что-то бормоча, семенил по переходу, освещая путь плошкой с огнем, и Мартин перевел дыхание, когда он удалился. А потом Мартин выскользнул на очередную сводчатую галерею и… увидел Джоанну.

Это казалось невероятным: глухая ночь, темнота, где-то отдыхающие обитатели Монреаля — и она в центре небольшого садика. Мартин различил на фоне увитой цветами кладки стены женский силуэт в светлом одеянии с длинными черными косами.

Мартин ни на миг не засомневался, что это его возлюбленная. И хотя мусульманки все темноволосые, а в замке могли находиться и другие женщины, он ни с кем не спутал бы эту горделивую посадку головы на высокой, как стебель цветка, шее. Джоанна! Та, которая его ждет! Как же иначе объяснить, что она не спит, а бодрствует тут среди ночи?

Ему хотелось тут же кинуться к ней, сбежать по ступеням, но он, казалось, не мог сдвинуться с места. У него так сильно закружилась голова, что какое-то время он просто стоял, боясь пошевелиться. Только что такой собранный, настороженный, напряженный, Мартин будто враз лишился сил. Но это было лишь краткое мгновение. Миг — и он легкой тенью скользнул мимо зарослей олеандров и роз.

— Джоанна моя!

Он выдохнул это тише дуновения ветра, но она услышала, обернулась — Мартин был уже рядом и успел погасить ее возглас, закрыв поцелуем рот. Это было больше чем мечта — обнимать ее, целовать, прижимать к бешено рвущемуся сердцу. Он мгновенно узнал ее губы, ее запах, мягкую податливость ее тела. Но она не была совсем уж податливой, женщина напряглась в его руках, и он на миг отпустил ее.

— Это я, Джоанна, я, любимая. Я пришел за тобой!

Джоанну начала бить крупная нервная дрожь. Она, конечно, узнала этот голос, и сердце ее дрогнуло и остановилось: ей казалось, что она сейчас задохнется и умрет! Но Мартин удерживал ее, прижимая к себе, и она, будто все еще не решаясь поверить в это невероятное чудо, вгляделась в темноте в его лицо.

— Ты!

Они оба дрожали, цепляясь друг за друга, словно грешники, теряющие почву под ногами, словно утопающие, ищущие друг в друге спасение. Это продолжалось несколько упоительных, безумных мгновений, когда, казалось, весь мир принадлежит им. Но мир им не принадлежал, они были в опасности. И когда Мартин опять стал целовать ее, будто не мог насладиться вкусом ее губ, Джоанна первая опомнилась.

— Тсс! — Она уперлась ему в грудь руками. — Отойди к зарослям. Сейчас по стене опять пройдет стражник. Он должен меня видеть. Одну.

Свет огня приближался, стражник поднял факел и осветил женщину, которая сидела на ступеньках ведущей в сад лестницы. Мартин, затаившись в зарослях олеандра, восхищенно наблюдал, как невозмутимо она держится — прямая спина, обхватывающие колени руки в блестящих браслетах. Джоанна казалась такой спокойной, что только вблизи от нее он мог уловить ее прерывистое бурное дыхание.

— Госпожа, уже поздно! — крикнул страж. — Благой вам ночи. Идите почивать.

Сказано это было даже весело — видимо, они привыкли к ее ночным посиделкам в саду.

Стражник не успел отойти, а Джоанна уже встала и, сладко потянувшись, стала подниматься по ступенькам. Легкая, как дуновение ветра, воздушная, как призрачное виденье. Она уже была подле арки выхода из сада, когда быстро метнулась назад.

— Мартин! — Она опять обнимала его, сотрясаясь всем телом. — Ты не приснился мне?

Он поцеловал ее так, чтобы она поверила — он здесь, возле нее. Но потом было уже не до поцелуев. Увлекая ее в тень переходов, Мартин шепнул:

— Как скоро тебя могут хватиться, если ты сейчас не вернешься? Когда они поднимут тревогу?

— Не скоро. Я увидела коня из Незерби внизу и, сама не зная, на что мне надеяться этим вечером, подсыпала своим слугам в шербет буинг. Он всегда хранится в моем шкафчике: его мне давали, когда у меня случались истерики.

Мартин понял: буинг, порошок из чистого семени конопли, способен быстро и надолго усыпить ее слуг.