Сарый испуганно забился в угол комнаты, когда я, растрёпанный и взвинченный донельзя, проявился в тихой комнате своей квартиры. Руки и ноги мои подрагивали от возбуждения и пережитого. Только сейчас я стал понимать, что вёл себя глупо, что за последние годы потерял сноровку, и неизвестно, как бы для меня закончилась эта прогулка, не подвернись более опытный человек, спасший меня.

— Где был? — поинтересовался пришедший в себя Сарый, дождавшись, когда я расслабился.

— В Чили.

— Когда?

— Вчера.

— Эк, куда тебя занесло!

Сарый выбрался из-за телевизора, сел рядом со мной на диван. Сытый, спокойный, одомашненный весь какой-то. Кот ангорский, разжиревший на хозяйских харчах, под солнышком на завалинке.

Да, сильно изменился Учитель с того памятного дня, когда он грязный, истощённый и злой объявился у меня. Теперь он подобрел телом и обзавёлся томной ленцой в движениях и речи.

Снова у него порвались носки, и большие пальцы ног вызывающе поблёскивали синеватыми ногтями. Нет, чтобы в безделье взять иголку и зашить или хотя бы выбросить носки. Носить будет, пока я ему не подскажу.

Подарочек!

— И что там было?

— День неповиновения властям.

— Тебе это надо?

Я пробормотал что-то невразумительное, мол, с детских лет готов постоять за правое дело.

— Не-е, — говорил он чуть позже. Почти пел. — Надо ходить туда, где поспокойнее.

— Всегда воевали, — заметил я, сдерживаясь, чтобы не нагрубить ему.

Томность и нега Учителя после только что увиденного и пережитого показались мне кощунственными и аморальными.

Учитель моей интонации не заметил, продолжал наставительно цедить:

— Всегда. Это да-а… Да не всегда стреляли из огнестрельного оружия, тем более, автоматического.

— Разница!?. Били из луков, метили дротиками, кололи пиками, убивали дубинками, махали мечами, саблями… Кололи ятаганами… Мечи вон одноручные, двуручные и даже шестиручные. Швыряли камни катапультами, пращами, руками…

Меня понесло. А Сарый покачивал ногой в рваном носке, будто отсчитывал названные мной орудия убийства, не перебивал меня и с сомнамбулической улыбочкой слушал, что я вываливал на него.

— Разница есть, олух ты мой! — сказал он так, как будто вернулся на три месяца назад — важно и безапелляционно. — Побегай лучше во времени. В разном времени, посмотри, сравни… А потом найди местечко, где тебе больше всего нравится… Я вот люблю второй век… — И он мечтательно прикрыл глаза.

Так хотелось сказать: «Там бы и сидел!»

Однако, глядя в его безмятежное лицо и слушая его переходящий на сварливость голос, я успокаивался, словно под гипнозом, а он журчал, не мешая мне уже думать о чём-то другом.

«Что мне бегать? — думал я, — если есть вполне определенная задача от Симона — искать аппаратчиков. И она мне по плечу».

Не мешкая, снял с гвоздя рюкзак, выгреб из холодильника еду — Сарый захочет есть, сам в магазин пусть сбегает, дорогу знает, да и не нянька я ему теперь — и положил её в полость рюкзака. В наружный его карман впихнул бутылку водки. Туда же засунул пистолет, так как кобура на ремне мне мешала. Наскоро попрощался с ходившим за мной по пятам Учителем и стал на дорогу времени.

Первый привал сделал, пройдя сто тысяч лет. Шёл и ни о чём не думал. Ни о времени, которое осталось позади, ни о себе, потому что не привык о себе особо думать, ни об аппаратчиках, которых ещё не видел и представить их в натуре не мог, ни о том, что меня могло поджидать в глубинах прошлого.

На привале отдохнул, попил воды, поел. Еще сто тысяч преодолел. Не так уже споро, как первые. Тяжеловато стало. Дорога пошла в горку, да постоянные препятствия появились: глубокие расщелины, крутые уступы, бездонные колодцы, стенки — всё это приходилось обходить, кое-где перепрыгивать, а то и ползти по скату.

Чтобы поспать, проявился в реальном мире. В каком-то болоте, под вечер. Зудели комары, злые и вездесущие, как и в наши дни. Они липли к лицу, лезли в глаза. Вокруг раздавались тревожные крики и шлепанье по воде. Вой и утробное чавканье. Всё это наводило на понятные ассоциации. Поспишь тут.

Сделал ещё несколько проявлений. Наконец, нашёл, что хотел.

Солнце здесь клонилось к закату. Дул тёплый ветер. Крупный хрусткий песок, отделивший сонную лагуну от невысокой стенки кустов — это на переднем плане и от, взбегающего вверх по холму низкорослого леса — на втором. Сухо. Покойно.

Потоптался несколько минут, оставляя на влажноватом песке отпечатки подошв кирзовых сапог. Прислушался. Только птицы подавали голос. По-видимому, мне ничто не угрожало. Так что, подсунув под голову рюкзак и разровняв под спиной песок, я залёг спать.

Скажу честно, хотя я уже второй раз спал далеко в прошлом, мне было как-то не по себе. Не то, чтобы я чего-то боялся. Всё дело было, по-видимому, совсем в другом. Если бы я видел угрозу, то смог бы за себя постоять. В крайнем случае, уйти от греха подальше во времени. Меня смущали сотни тысяч лет, которые должны были пройти на Земле, прежде чем достичь той далёкой отсюда точки, когда я, сын своей эпохи, смогу войти в лес, вскарабкаться на гребень скалы, подойти к берегу реки ли, моря ли, и, не думая об окружающей меня природе, спокойно заснуть, потому что я не буду отделим от неё.

Здесь же я был лишним. Подкидышем, законы для которого не писаны — ни для него самого, ни для окружающей среды.

Но ни тревоги, ни мысли о них не помешали мне заснуть и проснуться только среди ночи.

Кто-то ходил вокруг меня, скрипел песком и вздыхал. Хотел я полюбопытствовать, кто это тут бродит, да подумал, надо ли?..

Я шёл во времени. Замечал препятствия и обходил их. Оставалось одолеть ещё около пятидесяти тысяч лет до срока, указанного Симоном. Дорога неожиданно пошла чуть под горку. Я не смутился. Такое уже встречалось. Что бы это могло значить, я особо не задумывался. Просто идти легче. В прошлое. А в будущее, при возвращении, возможно, будет немного труднее.

Передышка, однако, длилась недолго. Внезапно земля подо мной разверзлась, и я не почувствовал опоры, хотя под ногами и находился грунт из смеси песка и глины, что были и всегда. Вокруг стремительно вырастали склоны воронки, на дне которой я стоял и проваливался куда-то в тартарары.

Сверху сорвались и посыпались первые камешки, потом заструился разрыхлённый грунт, и появились молнии трещин, по которым вот-вот обрушится стена земли, хороня меня под собой.

В минуту опасности я не контролировал своих действий. Так у меня уже однажды случалось. Я служил ещё