Так получилось, что, когда я подходил к дому, мать как раз выглянула на улицу из окна нашей квартиры. Заметив меня, она вскрикнула и, захлопнув окно, бросилась вниз по лестнице. Несмотря на ледяной ветер, она выбежала на улицу без пальто.

– О, Эрви, как же долго… – зарыдала она сквозь слезы радости, когда бежала мне навстречу. – Мы с отцом так переживали за тебя. Надеюсь, звонок Хорста не доставил тебе неприятностей – это ведь я его подговорила, ты же знаешь…

– Нет, мама, все нормально.

Больше года назад в Таганроге я плотно занимался телефонной связью. Именно тогда мне позвонил Хорст. По причине нашего быстрого и немного суматошного наступления у меня не было возможности написать домой, и родители, боясь худшего, попросили Хорста как телефониста министерства авиации попробовать связаться с нашей ротой. Каким-то чудом ему удалось дозвониться.

Когда я поднял трубку, то тут же передал ее одному из наших офицеров со словами: «Звонок из Берлина». Я чуть не упал с табурета, когда тот вручил мне трубку обратно, добавив, что звонят лично мне! Услышать голос Хорста и узнать, как нелегко ему было связаться со мной, – все это тронуло мое сердце, и некоторое время я не мог опомниться и был охвачен непреодолимой тоской по дому. Как мне тогда хотелось вернуться в Берлин, к своим родным!

Я обнял мать за плечи и сказал:

– Мамочка, как все-таки хорошо оказаться дома…

Канун Нового года я провел с родителями. На сам Новый год мы отправились в Эркнер, у юго-восточной окраины Берлина, навестить новых родственников со стороны супруги Хорста. К сожалению, свою квартиру во Франции я оставил слишком рано и не получил традиционный рождественский подарок в виде бутылки шнапса, которую фюрер за собственный счет дарил каждому солдату и офицеру «Лейбштандарта». Этот жест благодарности повторился и на Пасху. Однако у меня была бутылка кальвадоса, которую я купил перед отъездом из Франции. Ее я и захватил в подарок хозяевам. Вскоре приехали Хорст, который получил отпуск от министерства авиации, и его молодая жена. Они привезли много вкусных булочек и пирогов. До отъезда в Берлин мы провели прекрасный день, рассказав друг другу все новости.

– Сынок, сынок, просыпайся! Тебе срочная телеграмма!

Я протер глаза. Наступил первый день нового 1943 года.

– Что в ней написано?

– Ты должен возвратиться в расположение своей роты к 4 января.

Означало ли это, что я должен отбыть во Францию в тот день или что я уже через три дня должен быть на месте? Мы с отцом склонялись к мысли о том, что ехать нужно немедленно, но мой брат Хорст, который навестил меня позже, сказал, что можно все-таки подождать до 4-го, поскольку на выходные едва ли можно будет найти подходящий поезд.

В конце концов я решил, что предписание содержит двусмысленность, которая вполне позволяет мне провести с родными еще три дня…

Утром 4 января я прибыл на вокзал и с облегчением обнаружил там еще одного солдата из нашей роты. Он тоже дожидался поезда. Вскоре появился другой, потом еще один. Наконец ожидающих транспорта во Францию набралось восемь человек. Поскольку доступных поездов не было, мы явились в казармы на Лихтерфельде, где слонялись целый день. Потом нас отправили в Магдебург, где ожидала переправки в Россию одна из частей дивизии «Мертвая голова».

По прибытии в Магдебург мы получили все необходимые документы, чтобы предотвратить любые трудности, которые могли бы возникнуть, если нас остановит полиция. Вообще, этот вопрос был очень важен, поскольку мы всегда были обязаны объяснить свое текущее местонахождение. И вновь нам пришлось бездействовать несколько часов, пока нам не сообщили, что можно сесть на поезд, который отправлялся из Берлина на следующий день.

Мы находились в своего рода подвешенном состоянии, когда никто нами не командовал, но при этом нам нечего было есть и пить. В отчаянии мы решили на время оставить свои вещи в доме моих родителей. А потом отправились в концентрационный лагерь Ораниенбург, расположенный севернее, приблизительно в часе езды. Мы знали, что там есть столовая для военнослужащих дивизии «Мертвая голова». Мы доложили о себе местным офицерам, предъявили документы и сказали, что нуждаемся в продуктах для поездки в нашу часть. Они выдали нам еду и питье. Нам даже достались несколько бутылок шнапса и две пачки сигарет. Так как денег у нас совсем не было, нам пришлось оставить расписку за полученные продукты, но кто в конечном счете заплатил за них, мне узнать так и не довелось.

Мы покинули Ораниенбург и провели ночь у меня дома. Там мы сдвинули кровати моих родителей (в то время в семьях не было необычным спать в отдельных кроватях) – и четверо из нас легли поперек, в то время как остальные мои сослуживцы (и мои родители) провели ночь на полу.

На следующий день мы отправились в Эврё. А по приезде увидели, как от платформы на противоположной стороне станции отходит эшелон с грузовиками и бронетранспортерами, окрашенными в белый цвет. Наведя справки, мы выяснили, что это и был эшелон, на котором мои сослуживцы, как и вся дивизия «Лейбштандарт СС Адольф Гитлер», перебрасывались обратно в Россию. К счастью, через пару дней нам удалось сесть на другой эшелон, следующий тем же маршрутом.

Тянулись дни, и от снега пейзаж неуклонно становился все белее и белее. Примерно в середине января 1943 года наш эшелон остановился в Полтаве, на Украине. Здесь мне удалось пересесть на другой эшелон, перевозящий танковую часть, которая следовала к месту дислокации моей 4-й роты. Через несколько часов эшелон остановился на небольшой станции, где были выгружены боевые машины, причем некоторые, как бы жалуясь на сильные морозы, упорно отказывались заводиться. Я переходил от танка к танку или бронетранспортеру, расспрашивая водителей, направляются ли они на участок, где располагается 4-я рота, но мне не везло. Когда грузовики и бронетанковая техника скрылись в снежной круговерти, мне не оставалось ничего иного, кроме как дожидаться утра в компании еще полусотни солдат из танковой части. Когда солнце, такое же бледное, как полная луна, зашло за облака, начался жгучий мороз. С наступлением сумерек стало еще холоднее, и мои щеки ощутили знакомое покалывание.

Зимнюю тишину нарушил сердитый свист пуль. Позиции нападавших выдавали лишь вспышки выстрелов из их оружия. Мы внезапно оказались в самой гуще боев.

– До ублюдков меньше полукилометра, – крикнул наш единственный офицер. – Надо организовать оборону периметра, иначе здесь, на платформе, мы станем легкой добычей для противника.

Нам удалось укрыться за большими ящиками, разбросанными по станции. Через несколько минут противник прекратил огонь так же внезапно, как и начал. Мы с тревогой ждали, что будет дальше, зорко всматриваясь в углубляющийся мрак.

– «Иваны» за рельсами! – раздался чей-то крик.

Я смог разобрать отдельные группы похожих на призраки фигур в белых маскировочных халатах. Находясь на расстоянии менее 100 метров, они бежали прямо на нас через глубокий снег. Два наших пулемета открыли огонь, нарушив ночную тишину своим треском. Имея вдоволь боеприпасов, мы продолжали стрелять до тех пор, пока всякие перемещения у путей прекратились. На запах свежепролитой русской крови стали собираться волки. Их глаза сверкали в морозной ночи. Раздался выстрел, за ним последовал жалобный вой. Наутро с лицами, посиневшими от холода, мы радостно приветствовали возвращение танковой части. Была быстро установлена радиосвязь с 4-й ротой, а час спустя приехал грузовик, который доставил меня в мое подразделение.