Магелланова пролива, они приблизились к бухте Сан-Хулиан. Вид бухты произвел на них не лучшее впечатление, поскольку там на открытом пространстве по-прежнему стоял эшафот – «целый и невредимый», по словам одного из моряков, – на котором когда-то казнил своих мятежников Магеллан. Судовой бондарь, занимавшийся починкой бочек, предложил наделать из него «пивных кружек и бочонков на случай, если бы они понадобились кому-нибудь для питья». Флетчера это покоробило: «Не могу сказать, что это пришлось мне по вкусу, учитывая, что в том не было никакой необходимости». И вот 58 лет спустя Дрейку тоже предстояло столкнуться с мятежом. Мир был намного больше, чем он мог себе представить, но в каком-то смысле он мог оказаться намного меньше. Неужели ему так и не удастся избавиться от трагических параллелей с плаванием Магеллана?

20 июня флот вошел в бухту Сан-Хулиан, одну из естественных гаваней Патагонии. В Плимуте в это время вступило в свои права лето, но здесь, в южных широтах, стояла зима, и днем было прохладно, а по ночам еще холоднее. Флот прошел через узкий пролив в бухту. Оказавшись в этом узком «бутылочном горлышке», моряки невольно почувствовали себя неуютно. По словам Флетчера, с юга их по периметру окружали «скалы, похожие на башни, а внутри гавани было рассеяно множество островов».

Эшафот, воздвигнутый Магелланом, еще отбрасывал тень на холмы, и морякам то и дело попадались на глаза разбросанные кости. Возможно, это были останки мятежника Гаспара де Кесады, которого Магеллан обезглавил и четвертовал на этом месте. В тот момент к английским мореплавателям вышло еще одно видение прошлого – два великана-патагонца, которых мельком видел Магеллан и о которых писал Пигафетта. Возможно, странное название, которое европейцы дали этому народу, было связано с португальским словом Pata («утка») – они носили большие башмаки, похожие на утиные лапы, и, глядя на огромные следы, можно было подумать, что они очень высокого роста. При виде Дрейка и его команды «они как будто очень обрадовались нашему прибытию, вели себя непринужденно, охотно принимали из рук нашего генерала все, что он им давал, и выразили великое удовольствие, увидев, как старший канонир с флагмана выпускает из лука английскую стрелу».

Флетчер отметил, что «их голос звучит отвратительно», однако они вовсе не так «ужасны на вид и не так высоки ростом, как о них сообщали». Он ожидал увидеть гигантов высотой около 2,5 метра, но ничего подобного среди туземцев не обнаружилось. Более того, некоторые англичане вполне могли помериться ростом с так называемыми великанами. Может быть, испанцы не предполагали, что англичане когда-нибудь доберутся до бухты Сан-Хулиан и смогут опровергнуть их россказни, «но одно можно было сказать наверняка – жестокость испанцев сделала их [туземцев] разум и нравы куда более чудовищными, чем их телесный облик».

После того как на берег вышла вторая группа патагонских великанов, завязался конфликт. По свидетельству пленного португальского лоцмана да Силвы, «один из индейцев закричал нам по-испански: “Magallanes, esta he minha terra”, что означало “Магелланы, это моя земля”». Очевидно, даже столько лет спустя память о Магеллане была еще жива в этих местах. «Индейцы отбежали вглубь суши, – продолжал да Силва, – и, оказавшись на некотором расстоянии от нас, снова обернулись и поразили стрелами двух английских матросов».

Джон Винтер в ответ тоже выпустил стрелу, но в этот миг у его лука порвалась тетива. Вид безоружного англичанина вселил в местных жителей «большое ободрение и смелость, ибо они полагали что получили большое преимущество в своих предательских умыслах и намерениях», – рассказывал Флетчер. О том, что у их противников есть шпаги и огнестрельное оружие, патагонцы, очевидно, не догадывались.

Пока Дрейк и еще несколько человек отступали к своему кораблю, патагонцы выпустили в Винтера тучу стрел, прежде чем он успел снова наладить свою тетиву. Одна стрела попала ему в плечо, а когда он повернулся и побежал, другая ударила его сзади «и пронзила его легкие, однако же он не упал». Пока он готовился в ответ выстрелить из аркебузы, громоздкого длинноствольного огнестрельного оружия, еще один англичанин по имени Оливер «был убит на месте». И тогда генерал-капитан «доблестно бросился в бой против этих чудовищ».

Дрейк приказал своим людям перебегать с места на место и ломать все найденные стрелы. Когда патагонцы израсходуют свои запасы снарядов, они «окажутся в полной власти англичан, которые смогут казнить и миловать их по собственному усмотрению». Один из отряда Дрейка «отправил на тот свет того человека, который убил нашего старшего канонира, – писал Флетчер. – Сделав меткий выстрел из орудия, заряженного пулей и градом, он попал тому в живот и выпустил наружу кишки». В следующий момент сам Дрейк «выстрелил в того, кто первым начал ссору, и также разворотил ему брюхо».

Жертва издала «безобразный и ужасный рев – таков был его крик, словно десять быков подали голос одновременно, терзаемые страшной мукой». К тому времени из ближайшего леса высыпали другие патагонцы, но увидев, что происходит, все они «обратились в бегство, спеша спасти свои жизни». Английские моряки, разъяренные и напуганные, подчинились приказу Дрейка и отступили, не став «мстить им дальше». Дрейк, по словам Флетчера, очень любил павшего Оливера «и скорее предпочел бы спасти его, чем сразить сотню врагов».

Кроме Оливера в стычке погиб еще один английский моряк. Любопытно, что тело Оливера некоторое время оставалось без присмотра, пока англичане переносили на корабль другого убитого. Лишь на следующий день Дрейк и еще несколько человек вернулись к трупу Оливера, «который нашли лежащим там же, где они его оставили, но без камзола и рубашки и с воткнутой в правый глаз английской стрелой». Соотечественники забрали тело Оливера и опустили его в могилу бок о бок с погибшим товарищем «со всем уважением, подобающим земным сосудам бессмертных душ, и с теми почестями, каких достойны храбрые солдаты, павшие в бою».

После этого Дрейк и его команда вернулись в Сан-Хулиан, где их ожидал новый неприятель – голод. «Наши запасы начали сокращаться, – писал Флетчер. – Впрочем, нам удалось найти маленьких мидий, оказавшихся хорошей заменой мясу, да и морские водоросли оказались весьма недурны на вкус. Мы обшарили все местные закоулки в поисках каких-нибудь закусок, но все же нам не удалось найти ничего лучше тех ракушек, что заменили нам мясо. Кое-где нам попадались лишь пустые гнезда, покинутые их обитателями, – другими словами, мы находили только раковины моллюсков на берегу, где пировали великаны». Разбросанные раковины, по словам Флетчера, имели «столь необычный вид, что люди, не увидевшие их своими глазами, вряд ли поверили бы, что такое возможно: одна пара