Он неприязненно отстранился от меня.

— Какой черт заставил тебя так думать.

Его слова словно пробудили меня. Я только сейчас понял насколько глупо и двусмысленно выглядел. Люк и так уже пострадал, а мои нежности не добавляли нам мужественности.

— Прости, я просто… просто помешался. — Смотря в пол, оправдывался я.

— Это я заметил. — Все еще настороженно отвечал мне Люк. — Поговорим в другом месте.

Мы вышли из барака и огляделись. Уже шныряли контролеры и на разговор оставалось не более минуты, чтобы не попасться.

— Я не хочу, чтобы ты больше приходил сюда и тем более лез со своими нежностями ко мне. Никто не знает толком что произошло. Они думают, что меня избили. Но мне не нужна вся эта гомосятина. Ты понял?

Я еще никогда не слышал Люка таким злым. Злым на меня. Мне оставалось только кивать.

— И еще, если тебе снова приснится какая-нибудь глупость просто придуши себя подушкой или спроси у Саймона как быть. Он же твой главный консультант теперь.

Люк развернулся и вошел в барак. Я оставался неподвижным переваривая слова друга. Он только что не просто бросил меня, он обвинил меня в предательстве. Он думал, что я предал его, начав всю историю с Джастином. Он обвинял меня в своих страданиях. Я сел на корточки. Конечно, если бы я не связался с Саймоном, ничего бы не произошло. Не пришлось бы воровать дела Грегори, не пришлось бы работать на него, не подставлять Люка, не позволять кому-то насиловать его. Не проводить мучительные часы в камерах. Нужно было просто жить как раньше и не лезть не в свои дела. Идиот! Я только все испортил! Все были правы! Я кусок дерьма!

— Джон Рипли! — Гром голоса контролера барака Люка вырвал меня из самобичевания. — Что ты тут забыл?

Я встал на ноги и виновато посмотрел на мужчину. Тот как странно покосился на меня, и я впервые увидел опасение в глазах административного персонала. Они боялись меня? Я бы рассмеялся, если бы мог.

— Ладно, возвращайся в барак, разберемся с тобой позже.

Контролер сделал пометку в своем блокноте и вошел в барак. Я поплелся к себе. Ладно, Люк жив и это главное. Не все мои сны сбывались.

Пока я шел до дома, то заметил как к директорскому корпусу подкатил черный автомобиль, очень дорогой и блестящий как лысина Хейвса. Директор сам встречал посетителя и очень нервничал. Я старался выглядеть незамеченным, но сам обратил внимание на странный сверток в руках незнакомца.

— Ты принес? — Услышал я голос директора.

— Конечно, за кого ты меня принимаешь? — Ответил гость.

Я посмотрел, как они зашли внутрь корпуса, и посмотрел на окна кабинета Хейвса. За шториной, в тени плохо освещенной комнаты скрылась чья-то фигура. Меня заметили, но я почему-то не был этим озабочен сейчас. Этого же незнакомца, я увидел в кабинете директора, в ту ночь. Я посмотрел на небо. Серость становилась еще гуще, чем была, как несвежая столовская овсянка. Эти мысли напомнили мне о завтраке и о необходимости возвращения в барак. Потом можно будет разобраться со всем этим.

Я открыл глаза и увидел знакомый уже потолок больницы. Только Саймона рядом не было. В кресле у кровати сидела молоденькая медсестра, которая читала «LIFE» и вряд ли мечтала провести время со мной рядом.

— Мистер Рипли, — дружелюбно улыбнулась она, когда увидела, что я очнулся. — Как Вы себя чувствуете? — Я попытался встать, но она обратно уложила меня на постель, только лишь приподняв подушки. — Лежите, лежите. Вам лучше сейчас сохранять покой. Я позову доктора Сэдока.

Еще раз улыбнувшись, девушка ушла, и я остался один на несколько минут. Странное чувство охватило меня. Я, как будто, начинал осознавать реальность. Я Джон Рипли, тридцати семи лет, юрист по образованию, закончивший колледж в штате Нью-Йорк. Специализируюсь на помощи сиротам и детям, оставшимся без попечения родителей, вхожу в государственный комитет по охране прав ребенка и развитию ювенальной юстиции. Не женат и никогда не был. Детей нет. Родственников тоже. Единственным близким другом является Джастин Саймон. У меня есть квартира на Манхеттене и небольшой домик в Мичигане, куда я езжу рыбачить летом и ранней осенью. Я люблю лососевую запеканку с болгарским перцем и рисом, бренди и трюфели с кокосовой посыпкой. Терпеть не могу свою секретаршу, хотя она и отличный работник; не выношу праздник 4 июля; и готов перестрелять всех, кто слушает альтернативный рок. Мой любимый композитор Шопен, у меня есть три рисунка Пикассо, доставшиеся мне от очень состоятельного клиента, и еще у меня взрослый разряд по стендовой стрельбе. Мелочи, которые не каждый раз встречаются в твоей жизни, но составляют твою личность, я их помнил, но совершенно не помнил, как выбрался из Обители и, что случилось с Люком.

Пока я вспоминал все это о себе, вернулся доктор Сэдок. Он был еще менее улыбчив, хотя и попытался состроить из себя добряка.

— Как Вы себя чувствуете, мистер Рипли? — Спросил он, пододвигая кресло ближе к моей койке.

— Я начинаю вспоминать.

Доктор явно не скрывал своего удивления.

— Что Вы помните? — Он достал из кармана блокнот и карандаш и стал делать пометки по мере моего рассказа.

После того, как я сообщил ему все факты из своей биографии, которые мог вспомнить, он удовлетворенно кашлянул и натянуто улыбнулся. Конечно, его работа не располагала к радости, но мне всегда казалось, что лучшим способом расположить к себе пациента является улыбка, разве нет? Я пересмотрел сериалов?

— Что ж, мистер Рипли, судя по тому, что мне известно, все изложенное Вами, правда. Хотя мне нужно удостовериться в этом с помощью мистера Саймона. Вы ведь не против?

Я покачал головой. Как я могу быть против.

— Но это пока не помогло мне решить вопрос с моим детством. Как я стал тем, кем стал?

Доктор протяжно выдохнул.

— Это и есть наша главная задача, но лучше бы мы приступили к ее исполнению после обеда. Вам нужно подкрепиться. Я жду Вас у себя в кабинете в три часа. Подойдет?

Я хотел было сказать, что не хочу есть, но настойчивый, непробиваемый взгляд врача дал понять, что ничего не выйдет.

— Конечно, сэр. — Нехотя согласился я.

Естественно еда здесь отличалась от той, что я помнил по столовой Обители. Не было тухлых рагу или прогнивших каш, не было черствого хлеба и затхлого чая. Мне подали легкий грибной суп-пюре с гренками, маленькую порцию овощных котлет с картофелем-фри и сладкий пирог с черникой. Даже сытый не отказался бы от такого лакомства.

Во время обеда мне удалось рассмотреть пациентов клиники. Среди них были и совсем овощи, которых с ложечек кормили терпеливые санитары; и на вид совершенно нормальные, но какие-то потерянные, будто оказались в чужом городе без навигатора и знания языка. Наверное, со стороны я выглядел также. Особенно буйных кормили отдельно в своих палатах, старательно отгораживая от остального «нормального» общества.