Ян лишь покачал головой. Что ему оставалось делать? Только верить Мари на слово.

— Не хмурься. Пойдём.

* * *

За длинным коридором, в стенах которого Ковальский насчитал с десяток плотно запертых дверей, открылся просторный зал с полусферическим потолком. Странная с виду мебель в виде мягких кресел, снабжённых непонятными механизмами, окружала овальный стол. На стенах без видимой симметрии перемигивались точечные индикаторы скрытых за облицовочными панелями систем. Воздух был чистым, если не сказать — стерильным.

Всё выглядело чуждо, необычно. Ни в самом городе, ни в старых заброшенных бункерах Ковальский не встречал подобных интерьеров.

Он сел в кресло, которое тут же начало менять форму, подстраиваясь под особенности его телосложения.

Только сейчас он понял, как смертельно устал. События последних суток окончательно измотали его, глаза в буквальном смысле начали слипаться, как только мышцы непроизвольно расслабились в объятиях мягкого удобного кресла.

Ян даже не почувствовал, как провалился в глубокий сон.

Впервые за много лет ему не снились кошмары.

* * *

Проснулся он полностью отдохнувшим.

Ещё не открыв глаза, Ян удивился чувству безмятежного покоя, какого не испытывал много лет.

Последний раз он просыпался подобным образом в далёком детстве.

Сладкие секунды, когда рассудок ещё не полностью покинул мир грёз, внезапно и необъяснимо оборвались ворвавшимся в сознание чувством тревоги.

Где я?

Он открыл глаза.

Низкий потолок незнакомого помещения источал приглушённый свет.

Сквозь ощущение тревоги тут же пробилось воспоминание о том, как он уснул в мягком кресле.

Мари? Где она?..

Ян рефлекторно пошевелился, намереваясь вскочить, но замер, ощутив тёплое прикосновение.

Медленно повернув голову, он увидел Мари.

Она спала, обняв его, абсолютно нагая (впрочем, как и он сам).

Одеяло, которым они были укрыты, сползло на пол. Взгляд Яна скользнул по плавным изгибам её тела и вдруг похолодел, остановившись на руке, что так ласково, так доверчиво обнимала его.

Чёткие шрамы от пулевых ранений тянулись от плеча к локтю, острое вспышечное воспоминание тут же ворвалось в рассудок: он явственно увидел, как Мари оседает на забрызганную кровью броню вездехода, автомат с глухим стуком ударяется о край люка и исчезает из поля зрения, теперь он видит только разорванную ткань униформы и раздроблённый пулей локтевой сустав…

Ужас, отчаяние тех секунд вернулись с новой силой, но теперь они приобрели иной оттенок: он смотрел на её руку и видел знакомые до дрожи серебристые пятнышки той самой субстанции, что поразила окрестности, сформировав пресловутую запретную зону.

Крохотные вкрапления серебра в местах попадания пуль переходили в продолговатое пятно, полностью покрывающее её локоть.

Ян внезапно почувствовал резь в груди, осознав, что не дышит.

Его сознание рвалось на части: ощущение тепла, ласкового, доверчивого, желанного прикосновения не исчезло, но взгляд уже не мог оторваться от пятен серебристой проказы…

Судорожный вдох разбудил Мари.

Она сладко потянулась, что-то прошептала в полудрёме и вдруг, вздрогнув, открыла глаза.

— Ян!..

Он лежал, не шелохнувшись, мышцы уже успели одеревенеть от напряжения…

— Только ничего не говори, ладно? — Она встала, накинув халат. — Я сейчас всё объясню. — Мари, сделав над собой усилие, присела на край постели и коснулась ладонью его плеча. — Расслабься. Я… — На глаза Мари вдруг навернулись слёзы. — Я не могла поговорить с тобой накануне…

Ян не понимал, почему он слушает её, почему…

— Да, я выключился прямо в кресле.

— Ну, не совсем выключился… — В её глазах сквозь боль вдруг прорвался лукавый огонёк.

Смутные полуосознанные воспоминания хлынули в рассудок Яна.

Теперь он понял, почему проснулся совершенно голый.

— Это не болезнь, Ян, — дошёл до него голос Мари. — Не болезнь, поверь. Правда, мне самой понадобилось время, чтобы уверовать в это.

— Поэтому ты не вернулась в город? — спросил он первое, что пришло на ум.

Мари закрыла глаза, но это не помогло, — предательская слезинка уже сорвалась с ресниц, прочертив влажную полоску на щеке.

— А кто бы вернулся на моём месте?..

Говорят, что время лечит любые раны, в том числе и душевные, но существует род воспоминаний, которые не подчинены правилу, они не стираются с годами, не теряют яркость и остроту.

Как будто всё случилось вчера…

…Она очнулась от боли.

Рука горела огнём, не было сил пошевелиться, и Мари смогла лишь мучительно скосить глаза. Словно в тумане перед ней возник борт вездехода, огромное колесо, и… лужа несвернувшейся, отливающей серебром крови.

Крик застрял в пересохшем горле.

Она лежала, не в силах пошевелиться, и смотрела на собственную руку, которую кто-то испятнал металлизированными кляксами, как будто на её раны пролили ртуть.

Бой уже отгремел, вокруг стояла звонкая тишина.

Затем где-то далеко зародился звук шагов, а вместе с ним и голоса:

— …никогда бы не поверил, не увидев своими глазами. Эта серебристая дрянь повсюду. Помнишь, утром подобрали двух раненых?

— Ну, помню, — глухо отозвался второй голос.

— Они заражены. Эта пакость въелась в раны. Хирурги пытались её удалить, но бесполезно. Оба умерли на операционном столе.

— Вот дрянь…

Голоса приближались, и Мари, едва соображая, что делает, стала отползать, боком протискиваясь под просевшее днище разбитого вездехода.

Её не заметили…

* * *

— Чуть позже я всё покажу тебе на медицинском сканере, ладно? — предупреждая вопрос, попросила Мари. — А сейчас давай временно оставим эту тему.

Яну потребовалось всё самообладание, чтобы элементарно кивнуть в ответ.

Мари оценила его выдержку.

— Не беспокойся. Я не предам тебя, Ян.

Ей хотелось сказать ему очень много, но слова, упрямые слова путались в мыслях, горько щемили душу, и, отвернувшись, она лишь до боли прикусила губу.

Иногда это помогало.

— Ян, вот эта дверь ведёт в душевую. Одежду я сейчас принесу.

Не комплексуй, Ковальский.

Он стоял под горячими струями воды, тщетно пытаясь урезонить свой взбунтовавшийся рассудок.