Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Стараясь не сильно греметь, он сложил ножи на расстеленное возле раковины кухонное полотенце, шагнул к Марго и мягко коснулся ее затылка.
– Радость моя, очнись.
Она шевельнулась, моргнула. Кажется, ему удалось вывести ее из транса, не испугав.
– Все в порядке, Ленечка, просто Герман… – Ее сбивчивая речь походила на бормотание человека, который только что проснулся. – Он испытывал страх, но сейчас все в порядке. Опасность миновала.
– Опасность? – Леонид присел на корточки, глядя снизу вверх ей в лицо. – Что за опасность?
– Не знаю. Я не вижу картинок, только слышу его чувства, эмоции. Я говорила об этом тысячу раз.
– Как долго он испытывал страх?
– Не очень долго. Но страх был сильный. А до этого, – Марго смущенно хмыкнула, – наслаждение. Глубочайшее. Он был буквально затоплен им. Ничего подобного я не слышала уже давно.
– Этого только не хватало, – простонал Леонид.
– О чем ты подумал?
– О том же, о чем и ты.
Протянув руку, Марго ласково растрепала его густую светлую шевелюру.
– Удобно, когда мысли сходятся, правда?
Он улыбнулся, щуря уголки глаз и становясь от этого еще красивее, хоть это и казалось невозможным.
– Очень удобно, ведьма.
Встал, подхватил ее на руки и понес в гостиную, где стоял диван.
Они уселись под кремлевской стеной и выкурили по сигарете.
– До чего же хорошо. – Блаженно зажмурившись, Дина подставила лицо налетевшему ветерку. – Даже не верится, что еще час назад… брр.
Ее передернуло.
Герман взглянул на экран смартфона. Двадцать один ноль пять. Наверное, все уже дома. Ужинают? Гадают, где он? Или не гадают, потому что точно знают?
И тут смартфон закурлыкал у него в руках.
– Ты уже наверху? – спросил Леонид. – Ладно, слушай. Литвак на острове.
Герман присвистнул.
– Ого! Откуда знаешь?
– Сам видел.
– Давно?
– Днем еще. Между тремя и половиной четвертого. Он выходил из экскурсионного бюро.
– Вот дерьмо, – процедил Герман, обессиленно прикрывая глаза.
Ему совершенно не хотелось после сегодняшней вылазки, которая оказалась чрезвычайно результативной, выяснять отношения с хитроумным географом, или историком, или этнографом, или кто он там на самом деле…
– Я решил, что тебе следует об этом знать, – сказал Леонид.
– Спасибо, брат.
– Когда тебя ждать?
– Минут через двадцать.
– О’кей.
И больше ни слова. Герман заподозрил, что для него это означает неминуемые осложнения в личной и семейной жизни.
– Все нормально? – поинтересовалась Дина после паузы, видя, что сам он не спешит делиться новостями.
– Нет, дорогая. – Герман, вздохнув, посмотрел ей в лицо. – Похоже, твой дядюшка явился получить свою долю славы. Днем Леонид видел его в поселке.
Дина изменилась в лице. И к тому же заметно побледнела, что никак не могло быть притворством. Она действительно была потрясена.
Мимо них прошла группа туристов, судя по всему, студентов какого-нибудь столичного ВУЗа. Длинноволосые юноши и коротко стриженые девушки, в мешковатых джинсах с подвернутыми штанинами, кедах и футболках навыпуск. Некоторые с маленькими рюкзачками, небрежно свисающими с плеча. Они громко разговаривали, перебивая друг друга, и время от времени щелкали по сторонам камерами своих смартфонов.
Ветер стих, над водой завис легкий сероватый туман.
– Что же нам теперь делать? – нарушила молчание Дина.
Герман закурил вторую сигарету, проследил взглядом за медленно уплывающими к дороге колечками дыма и, слегка нахмурившись, произнес:
– Дай мне карту памяти до завтрашнего утра. Завтра я тебе ее верну. Солью фотки на свой комп и верну.
– Ты думаешь, что дядя…
– Не хочу я ни о чем думать. Хочу скопировать фотографии, особенно из внутренних помещений святилища, и показать Ледогорову все эти письмена на камнях, чтобы он попытался их расшифровать. Ты сделала хорошие снимки, очень хорошие. Вряд ли в ближайшее время удастся получить более качественные. Я не настроен рисковать.
– А если профессор расшифрует письмена на камнях, ты расскажешь мне, о чем там говорится?
– Конечно. Обязательно.
Она прищурилась.
– Уговор?
– Уговор.
Расстегнув кофр, Дина достала камеру, пристроила на коленях и аккуратно извлекла карту памяти. Передала Герману.
– Не потеряй.
– Издеваешься? – Он убрал маленький плоский черный прямоугольник во внутренний карман куртки. – Я за него любому башку снесу. Но не хочется, чтобы это был твой дядя. Родственник какой-никакой. И вообще, если можно обойтись без шума, лучше обойтись без шума.
Секунд пять они смотрели друг другу в глаза.
– Я люблю тебя, Герман, – прошептала Дина.
И, дотянувшись до его лица, отважно поцеловала прямо в губы. Он ответил на поцелуй.
– Думая о том, что произошло между нами, я не могу отделаться от мысли, что это был не любовный акт, а… – Она запнулась, но в конце концов рискнула произнести это вслух: – …ритуал. Ну помнишь, как у Нила Геймана… битва, посвященная Одину.
– Помню.
– Что ты делал, Герман, когда занимался со мной любовью в святилище этого древнего бога? Почему именно там?
– Ты же сама сказала однажды, что хотела бы найти такое место, вне времени, вне этого мира, где мы могли бы побыть вдвоем. Заняться любовью, а потом вернуться в привычную реальность и продолжать жить, как будто ничего не случилось.
– Да, точно. Я так сказала. – Она чуть нахмурилась, припоминая. – В тот день, когда ты писал мой портрет.
– Ну вот, я отвел тебя в такое место. И дал тебе то, чего ты хотела.
– Ты прав. Но у меня такое чувство, что ты сделал это не только ради меня. И сейчас многое не договариваешь. – Она помолчала и, не дождавшись никакой реакции, вздохнула. – Наверное, пора идти.
– Да.
– Ужасно хочется в душ, – призналась Дина, вставая и отряхивая джинсы. – Смыть всю эту пыль подземелий. Жаль, что вместе с пылью смоется и… ну ладно.
Они рассмеялись в один голос. Потом крепко обнялись на прощание и разошлись.
Туман постепенно сгущался. Холодало.
7
Размышляя о том, как обезопасить драгоценные фотоматериалы, Герман вошел во двор и увидел Леонида. Тот курил около крыльца. Раздувающиеся ноздри, прищуренные глаза… Его Величество в гневе.
Пока Герман шел от калитки к дому, Леонид смотрел на него, не отрываясь, а когда он оказался на расстоянии удара, процедил:
– Как же мне хочется дать тебе в морду.
– Ну, дай.
И Леонид дал. Не в полную силу, но довольно ощутимо.
Герман покачнулся, попятился.
– Эй! Эй! Я ведь и