Здесь, в южной России, теплые дни выпадали крайне редко, но тогда все вокруг снова превращалось в непроходимое болото. Вероятно, сказывалась близость двух теплых морей — Черного и Азовского. Наш аэродром не мог выдержать подобного издевательства, и тогда нам приходилось покидать его, мы перелетали в Кировоград. Один из этих грязевых потопов совпал с Рождеством и Новым Годом. В результате все подразделения были вынуждены праздновать по одиночеке, так как собрать весь личный состав группы вместе было невозможно. Каждый из солдат получил рождественский подарок, и глядя на их радостные лица, нельзя было представить, что они воюют уже пятый год.

В начале 1944 года установилась хорошая погода, и мы возобновили полеты. Советы начали наступление из района Днепропетровска на запад и юго-запад. Очень быстро они перерезали наши коммуникации между Кривым Рогом и Кировоградом. Контрнаступление наших старых друзей — 14-й и 24-й танковых дивизий — увенчалось полным успехом. Они захватили большое число пленных и много техники, но самое главное — в этом секторе фронта воцарилось затишье, хотя бы временное. Мы постоянно совершали вылеты в район Кировограда и жили совсем рядом с аэродромом. Штаб эскадры располагался неподалеку. В тот день, когда они въехали в новые помещения, штабисты получили неприятный сюрприз. Адъютант эскадры майор Беккер, которого все звали «Фридолин», и инженер капитан Качнер оказались совершенно не знакомы с туземными «отопительными устройствами». Ночью их комнаты наполнил угарный газ. Проснувшийся Качнер обнаружил, что Фридолин уже потерял сознание. Он кое-как выполз на свежий воздух, волоча за собой Фридолина, оба спаслись совершенно случайно. Для солдата погибнуть в результате глупого несчастного случая, а не от пули врага, особенно трагично. После того как все кончилось благополучно, мы обнаружили даже смешную сторону в этом инциденте, и его герои стали предметом шуток. Оба надолго запомнили эту ночь.

В ходе одной из операций этого периода мы стали свидетелями совершено необычной драмы. Я вместе с противотанковой эскадрильей действовал юго-западнее Александрии. Мы израсходовали боеприпасы и уже повернули назад, направляясь в Кировоград, чтобы заправить и перевооружить самолеты для нового вылета. Мы скользили буквально над самой землей. На полпути к Кировограду я оказался над густой живой изгородью. Позади нее обнаружились 12 танков. Я сразу опознал их — это были Т-34, двигавшиеся на север. В мгновение ока я набрал высоту и начал кружить над противником. Откуда взялись эти танки? Вне всякого сомнения, они были вражескими. Ни у одного из нас не осталось ни патрона. Мы просто ничего не могли им сделать. И уж один бог знает, куда они денутся к тому времени, когда мы вернемся с новыми боеприпасами, чтобы атаковать их.

Т-34 не обращали на нас никакого внимания и спокойно двигались своей дорогой. Но далее на север я заметил еще какое-то движение. Мы полетели туда на бреющем и обнаружили там наших товарищей — несколько немецких танков T-IV. Танкисты уставились на нас. Они совершенно не подозревали о том, что враг совсем рядом и скоро может начаться бой. Обе группы танков двигались навстречу друг другу, их разделяла только высокая стена кустов. Никто не видел противника, так как советские танки двигались в лощине под железнодорожным полотном. Я выпустил красную сигнальную ракету и сбросил сообщение в контейнере. В записке я сообщал нашим танкистам, кто движется им навстречу, с какого направления и какими силами. Между танками оставалось не более 4 километров. Я спикировал прямо на вражеские танки, чтобы показать, где точно находится противник. Обе группы танков продолжали неотвратимо сближаться. Кружа на малой высоте, мы следили за происходящим. Наши танки остановились в том месте, где в живой изгороди оказалась брешь шириной несколько метров. В любой момент перед ними могли внезапно появиться русские танки. Несколько секунд я напряженно ждал, а потом испытал настоящий шок. Русские закрыли башенные люки. Вероятно, видя мои необычные маневры, они заподозрили нечто неладное. Они следовали в прежнем направлении, увеличив скорость. Теперь противников разделяло не более 15 или 20 метров. Сейчас!

Русские наконец добрались до бреши в изгороди и увидели прямо перед собой немецкие танки. Буквально через 2 секунды первый танк T-IV с дистанции 20 метров поджег своего противника. Прошло еще несколько секунд, прежде чем русские начали отвечать, но к этому времени горели уже 6 их танков. Создалось такое впечатление, что они были застигнуты врасплох и до сих пор не слишком ясно представляли, что происходит. Несколько Т-34, укрывшись за кустарником, попытались перевалить через железнодорожную насыпь, чтобы спастись. Однако немецкие танки, стреляя с места, быстро их уничтожили. Весь бой длился не более одной минуты. Результат был потрясающим. Ни один наш танк не пострадал, зато русские были уничтожены полностью. Наши товарищи-танкисты могли гордиться этим достижением, но и наша радость была ничуть не меньше. Мы сбросили им записку с поздравлениями и несколько плиток шоколада, после чего полетели домой.

* * *

После нескольких рутинных вылетов нам не пришлось слишком долго ждать нового удара. Мы вместе с обер-лейтенантом Фикелем и обер-лейтенантом Шталером отправились охотиться за танками. Мы не имели истребительного сопровождения. Как только мы пролетели над расположением одной из наших танковых частей, появились от 12 до 15 «Аэрокобр». Намерения у них были самые дурные. Все истребители имели красные коки винта и, судя по всему, принадлежали к гвардейским частям. Над самой землей началась дикая свалка, и я был очень рад, что мне удалось привести обоих своих товарищей домой, хотя наши самолеты изрядно пострадали. Этот эпизод еще долгое время служил предметом вечерних бесед и обсуждался в мельчайших деталях. Фикель и Шталер полагали, что мы спаслись просто чудом. Одновременно эти разговоры были полезным уроком для новичков, так как учили правильным действиям в тяжелом воздушном бою.

Наша 1-я группа некоторое время базировалась в Слынке, к северу от Ново-Украинки. Моя 3-я группа также получила приказ перебазироваться туда, но этот приказ касался только летного состава. Наш технический персонал должен был проследовать на автомобилях в Первомайск на Буге. В последние дни нашего пребывания в Кировограде пришел приказ о присвоения мне звания майора.

В Слынке мы впервые по-настоящему почувствовали, что приближается зима. Холодный восточный ветер дул почти каждый день. Температура упала до 20–30 градусов ниже нуля. Воздействие холода сразу резко сократило число исправных самолетов. Обслуживание и ремонт самолетов на морозе всегда были крайне трудным делом. Это оказалось особенно некстати потому, что русские войска, наступавшие севернее Кировограда, сумели прорваться в горловину долины Мариновки. Русские перебросили к фронту крупные резервы, чтобы консолидировать положение и подготовить плацдарм для нового наступления. Мы использовали для атак все имеющиеся исправные самолеты. Во время одного из вылетов самолет обер-лейтенанта Фикеля был подбит, и пилоту пришлось совершить вынужденную посадку. Местность была довольно ровной, и я сумел сесть совсем рядом с ним. Забрав Фикеля и его стрелка, я вернулся на аэродром. Оставалось лишь пожалеть, что мы потеряли еще один самолет.

Русские танки редко проводили ночные атаки, но в следующие несколько дней нам, а еще больше нашим товарищам на севере, пришлось не раз иметь с ними дело. В полночь примчался дежурный по аэродрому и разбудил меня неприятным известием. Прибыли несколько человек из истребительной группы, базировавшейся на аэродроме в Малой Выске. Оказывается, русские ворвались на аэродром и отрезали летчиков от самолетов, они срочно просят нашей помощи. Ночь была звездной и безоблачной. Я решил сам переговорить с беглецами. Малая Выска расположена в 30 километрах от нас, и на этом аэродроме находилось несколько частей Люфтваффе.