Из клуба нас ведут в библиотеку. Здесь тоже никого нет, только за столом сидит какая-то мрачная личность и записывает что-то в большую книгу.

— Это один из наших заключенных. Он заведует у нас библиотекой.

— В чем вы обвиняетесь? — спрашивает австралийка.

Заключенный молча смотрит на начальника.

Тот говорит нетерпеливо:

— Ну, отвечайте, за что вы сидите.

Заключенный как будто смелеет.

— Да вы же сами знаете, что я ни в чем не виноват.

Такого ответа начальник, видимо, не ожидал. Первое, что он делает, это впивается глазами в меня, как удав в кролика. Но я уже перевела:

— He says he’s not guilty at all[24].

К сожалению, на австралийцев этот ответ не производит желательного впечатления. Мистер X. снисходительно пожимает плечами.

— Да, это они все говорят. Но за что то же его все-таки арестовали?

Тем временем между начальником и заключенным уже произошел оживленный обмен мнений: угрожающий шепот с одной стороны, испуганная реплика с другой. Клапан закрылся. Все в порядке.

Начальник объясняет:

— Он взял большую взятку, занимая очень ответственную должность. Пять лет изолятора.

Мы удаляемся. Боюсь, что бедному библиотекарю дорого обойдется его срыв…

— А теперь я покажу вам наши мастерские. Советская власть стремится вывести преступников на путь честного труда. Каждый должен изучить какую-нибудь специальность. У нас есть разные мастерские, но я покажу вам трикотажную.

Мы выходим из главного корпуса. Гулко захлопываются за нами тяжелые двери. Внутренний двор. Всюду часовые. В подвале соседнего корпуса тюремщики открывают новую дверь и мы спускаемся в подземелье. Глаза не могут сразу привыкнуть к царящему тут полумраку. Гудят текстильные машины, между ними работают несколько десятков заключенных. В то время, как я перевожу мистеру X. какие то интересующие его детали и начальник ведет нас дальше, меня вдруг хватает кто-то за рукав. Это так неожиданно, что я вздрагиваю. Быстро оборачиваюсь. Это один из наших подозрительных спутников.

— Товарищ переводчица, идите скорее, там надо переводить.

Оказывается, что наша австралийская француженка отстала от нас и ведет оживленный французский разговор с каким то заключенным. Это высокий, стройный молодой человек, с очень правильными и красивыми чертами лица, с большими карими глазами. Переводить здесь мне совершенно нечего, ибо оба наперебой болтают по-французски. Разговор идет самый оживленный. Оказывается, мать молодого человека француженка, живет в Париже и не знает, что он арестован и заключен в изолятор на шесть лет. О своем «преступлении» молодой человек отвечает как то уклончиво. Он не то возвращенец, не то был выпущен в свое время во Францию, а теперь вернулся, причем проиграл в рулетку в Монте-Карло крупную советскую сумму. Одним словом, история весьма темная. Бояться за него большевикам, видимо, нечего. Он не скажет ничего того, чего нельзя было бы сказать, а впечатление у иностранцев создастся такое, что вот, дескать, им позволили даже самим поговорить с заключенными без помощи переводчика.

Молодой человек влюблено смотрит на миссис X. и умоляет ее написать его бедной матери, «a ma pauvre maire», и сказать, чтобы она не волновалась, что ему здесь не плохо.

Австралийка очень тронута. Она обещает, записывает адрес. Чекист позвал меня только для видимости, никогда начальник не допустил бы так спокойно подобного экспромта.

Все заканчивается, таким образом, к обоюдному удовольствию. Я до сих пор думаю, что этот молодой человек был подставным заключенным.

Бледные лица остальных заключенных провожают нас, и глаза смотрят умоляюще и укоряюще. Кто и когда освободит их…

У отеля «Савой» мы прощаемся, и австралиец пытается дать мне что то на чай. Я, конечно, отказываюсь.

А, вернувшись в свою Австралию, он, вероятно, будет говорить;

— В стране Советов на чай не берут.

На этом моя работа с делегациями временно прекратилась. Обстоятельства принудили меня перейти на международную профсоюзную работу. Произошло это так.

Когда на следующий день после отъезда австралийцев я пришла к Гецовой за деньгами, она мне сказала:

— Несколько раз звонил Слуцкий, зайдите к нему сейчас же. Он в Профинтерне, вы знаете — пятый этаж, рядом с конференц-залом.

Я поднялась на пятый этаж. Здесь, как и в четвертом этаже Дворца Труда, где помещается БЦСПС потолки выше, окна больше, коридоры чище. На дверях надписи:

Французская секция

Англо-американская секция

Латино-американская секция

Орготдел

Агитпроп

и прочее в том же «международном» духе.

Первое, на что я натолкнулась, был… негр. Согласитесь сами, что встретить негра в самом центре Москвы, все же большая редкость. Как затем оказалось, он был представителем американских негров и ведал пропагандой среди негров всех стран, где таковые могли обретаться. Он очень любезно указал мне, где конференц-зал.

В этом зале происходят заседания Профинтерна и стоит огромный, вдоль трех стен буквой П тянущийся стол, крытый красным сукном. На стенах, как водится, портреты вождей. На одной из боковых дверей — маленькая едва заметная вывеска:

Международный Комитет Революционных Горняков

Вхожу. Два стола и два еврея: Слуцкий и Кушинский. Слуцкий, разъясняет мне, что ему нужна такая работница, как я, т. е. знающая языки, машинку, стенографию. Ему нужно привести бумаги Комитета в порядок. Комитет существует с 1921 г., но служащих в нем, кроме самого Слуцкого, до сих пор не было. Есть большой архив писем и протоколов заседаний заграничных секций комитета. Их нужно классифицировать по странам, нужно создать картотеку. Комитетом выписываются иностранные журналы по горной промышленности, нужно из этих журналов выбирать все, что касается добычи угля, руды, цветных металлов, роста безработицы среди горняков всех стран, скалы заработной платы, условия труда, коллективные договора…

Я слушаю. Все это так мало мне знакомо, ведь я вообще впервые познакомилась с горняками только два месяца тому назад.

Слуцкий говорит:

— Ничего, товарищ Солоневич, вы человек понятливый, а тут и товарищ Кушинский вам поможет. Мне придется теперь на месяц уехать. Надо, чтобы, когда я вернусь, комитет смог начать работать. Приобретете мебель, канцелярские принадлежности.

— Но ведь я к этой работе не подготовлена.

— Пустяки! Не боги горшки лепят! Теперь только надо согласовать ваше назначение с Горбачевым. Лозовский уже дал распоряжение вас от Гецовой перевести к нам.