Костюмы с гидроусилением отработали на отлично. Конечно, им далеко до тех, какими обеспечивала Корпорация своих спецов. И по удобству, и по коэффициенту усиления, но многокилометровый бег в режиме «галоп» они выдержали.

Группа поднялась по проржавелой лесенке на платформу, Таманский внимательно осмотрел себя, но не заметил на комбинезоне ни единого потека.

У Блинчикова один из фильтров нагнетания дал слабину, но ничего страшного — пластырь надежно заделал течь.

— Перекур, — выдохнул Арехин. — Пять минут.

Блинчиков тут же опустился на платформу, скинул рюкзак. Он бы и автомат положил, и плечевые скорострелы стащил со сбруи, но посмотрел на Таманского, вышагивающего вдоль искореженных перил, и передумал.

— Сюда бы поезд, — сказал Блинчиков.

— Ага, и чтобы холодное пиво в ресторане, — сплюнул Таманский.

Арехин потер пластину очков, приближая увиденное:

— Будет вам поезд, — сказал он. — Прямо по курсу — мотриса.

— Знаем мы эти мотрисы. — Таманский тоже сделал приближение. — Подарочек Корпорации. Их как отключили, так они и стоят.

— Попробовать стоит.

— А если засекут?

— При таком фоне? Рискнем. Одна нога здесь, другая там.

— И желательно без фугаса, — мрачно сказал Таманский.

Блинчиков с кряхтением поднялся. Каждая мышца в теле глухо ныла. Даже гидроусилители ее не облегчали. Хотелось зажевать что-нибудь из болеутоляющего, но после таблетки голова становилась чугунной — тяжелой и звенящей.

— Ничего, стажер. — Таманский обратил внимание на сморщенное лицо лейтенанта. — Тяжело в ученье, в бою — невыносимо. Терпи и верь в дембель. Как во второе пришествие.

— Я в-верю, — сказал Блинчиков.

Полоса бетона, разделявшая струны, обледенела, и приходилось идти осторожно, чтобы не поскользнуться. Эстакада плавно поднималась. Как всегда, при такой погоде хваленые маскировочные комбинезоны принялись чудить, расцветая оттенками полярного сияния.

— Мы здесь как три тополя на Плющихе, — пробормотал Таманский. — Засядь рядом снайпер, и он бы нас как куропаток сщелкал.

Мотриса висела на честном слове. Передняя направляющая сошла со струны, но боковые опоры заклинило, что и удержало ее от падения. Как за столько лет и при такой погоде она все еще продолжала висеть — оставалось загадкой.

— Красавица. — Арехин пнул мотрису по корпусу. — Наша работа. Должна завестись.

— Ага, если движок не Корпорация поставляла, — сказал Таманский. — А то знаю я это отечественное производство. Из нашего — только двери да разгильдяйство, и то при большой удаче.

Мотриса оказалась в рабочем состоянии. Общими усилиями они поставили ее на струну и запустили двигатель. Пока Таманский возился с движком, Арехин вспоминал управление этим агрегатом, переключая рычаги и тумблеры. Блинчиков ходил по платформе, всматриваясь в предгорья Пай-Хоя. Каменистые холмы выламывались из плоской тундры и казались чужеродными, как казалась чужеродной и эта заброшенная полярная магистраль, когда-то соединявшая все крупные арктические города и поселения.

Небо потеряло бутылочную прозрачность и провисло низкими тучами. Задул ледяной ветер, и лейтенанту захотелось укрыться в мотрисе. Но он продолжал осматриваться, держа автомат наизготовку, хотя метроном «золотого петушка» продолжал отстукивать с успокаивающей мерностью: никого нет рядом, никого нет рядом.

Двигатель в очередной раз фыркнул, из мотрисы выглянул Арехин и махнул Блинчикову. Пора. Лейтенант еще раз огляделся, поежился и запрыгнул в тронувшийся с места струнный автобус.

Таманский растянулся на жестком сиденье. За окном тянулся столь однообразный пейзаж, что казалось, они и не двигались. Мотриса тащилась ненамного быстрее, чем они могли бежать, но так бы пришлось тратить собственные силы и заряд в батареях.

Арехин не прибавлял скорости — дорогой не пользовались бог весть сколько лет, какие-то отрезки провисали, и тогда мотриса принималась раскачиваться, угрожая вновь сойти со струны.

— Блинчиков, у тебя девушка есть? — вдруг спросил Таманский.

— Есть.

— В Москве?

— В Анадыре. — Блинчиков прижал палец к заиндевевшему окну. — Ее на год позже меня призвали.

— При штабе, значит, — сказал Таманский с непонятным выражением — то ли одобряя, то ли осуждая.

Через полчаса они вновь пересекли границу климатической флуктуации, оттепель сменилась морозом, поначалу легким, отчего влажный воздух внутри кабины приобрел приятную льдистую свежесть, но затем с каждым километром становилось все холоднее и холоднее.

Таманский, закоченев, перебрался в седалище рядом с командиром, положив руки на теплую панель управления. Блинчиков, которому места не нашлось, стоял позади них, притоптывая с ноги на ногу. Холод хватал за кончики пальцев даже сквозь ботинки.

— Купол, — сказал зоркий Таманский и ткнул пальцем в смотровое стекло. — Надо же, доехали. Вот так бы каждое дежурство — то на мотрисе, то на санях. Как Дед Мороз.

Это был стандартный купольный город. Точнее, не город, а поселок горнодобытчиков, но, как и многие подобные стройки, заброшенный на той стадии, когда дело оставалось за малым — завезти сюда работников с семьями. К куполу присоединялись огромные трубы нагнетателей от стоящей поблизости ТЭЦ, но винты в них не вращались. Дома, раскрашенные в радужное разноцветье, казались отсюда, от станции, детскими кубиками.

Арехину показалось, что он видит тонкую струйку дыма, которая поднималась с центральной площади, но даже на максимальном увеличении не удавалось рассмотреть более подробно — за годы разрухи купол загрязнился, помутнел.

— Готовы? — Арехин оглянулся на Таманского и Блинчикова. — Тогда пошли.

Они миновали распахнутые настежь шлюзовые ворота, и по прямой, как стрела, улице вышли на площадь. Поселок выглядел пряничным городком в шарике с протухшей и помутневшей водой. Невольно хотелось протереть френелевские линзы и прибавить изображению резкости.

— Чумов нет, — сказал Таманский.

Арехин подошел к дымящейся печке, которую кто-то выволок из дома и поставил здесь. В баллоне еще хватало газа.

— А з-зачем з-здесь печка? — спросил Блинчиков.

— Купол обогревают, — не моргнув глазом сказал Таманский.

— Да ну, — усомнился Блинчиков. — Они же д-должны п-понимать…

Арехин поднял руку, и Таманский тут же зажал ладонью рот Блинчикова.

— Ти-ше, — произнес он одними губами.

Арехин показал на ближайший дом. Таманский кивнул и потянул за собой Блинчикова.

Два пальца и один. Второй подъезд и первый этаж. Молодец, командир, что-то услышал. Вот он, Таманский, ничего не услышал. И стажер ничего не услышал. А должны — слухачи у всех нацеплены. Но слухач — это как автомат, уметь стрелять — одно, а вот стрелять метко — совсем другое. Ага, вот и он, кажется, что-то расслышал. Из-за этой двери? Вроде бы. А если минировано? Нет. Растяжек не видно… что же ты так топаешь, стажер, хвостом тя по голове… входим… как по писаному. Один осматривает, другие страхуют… что это? Вот черт! Вот черт!