— Я обещаю, что следующий вопрос не будет касаться ни одного из нас, чувак, — сказал он, и я задумался на мгновение, прежде чем выдернуть свой рукав из его хватки и опуститься обратно.

Я написал свой ответ на его последний вопрос на своем Атласе, который был твердым «нет», и подбросил монету. Решка.

Леон надулся, когда я показал ему свой ответ, который совпал с ответом монеты. — Хорошо. Ты хочешь детей?

— Что это за вопрос? — я замялся.

— Простой, — он усмехнулся. — Ты хочешь или не хочешь детей, Габриэль Нокс?

Я сжал челюсть, пытаясь найти причину этого вопроса, но, черт возьми, я ее не видел. Почему он не мог просто спросить меня, люблю ли я поптарты или нет? И для протокола: нет, не люблю. Несмотря на то, что в кафейтерии были запасы всех вкусов, и их можно было купить в любой секции буфета, днем или ночью.

Я поднял свой Атлас, записал ответ и подбросил монетку. Орел.

Он вскинул брови, когда я показал ему экран.

— Если хочешь стать папой, лучше брось ворчать, — поддразнил он, и мои глаза сузились. — Никому не нужен сердитый папа.

— А ты не думал о том, что у меня есть веские причины быть чертовски злым?

Он задумался на секунду, потом подбросил монету. Решка. — Нет, не задумывался, — согласился он с ней. — Итак, ты злишься на меня?

Я не потрудился записать свой ответ, подбросил монету, и она упала на решку. Нет.

— Оооо, — его выражение лица просветлело, и он посмотрел на меня большими котячими глазами. — Значит, мы можем быть друзьями?

Я подбросил монету. Решка. Нет.

— О, — его лицо опустилось, и его глаза буравили меня гораздо дольше, чем мне было комфортно.

Я прочистил горло, отворачиваясь от него, и мой взгляд упал на Элис. Она смеялась над чем-то, что сказал Данте, игриво шлепнув его по руке, а он смотрел на нее с тоской в глазах, которую я хорошо знал, как и свой собственный пульс. Мое горло сжалось, и я больше не желал здесь оставаться. Я чувствовал себя запертым в этой камере, тяжесть озера, казалось, давила на меня сверху.

— Ты любишь ее? — мягко спросил Леон, и что-то в том, как он это сказал, не вызвало у меня желания вырваться из этого класса и отказаться возвращаться. Я хотел ответить. Может быть, мне нужно было признаться в этом самому себе. Может быть, я просто хотел сказать это один раз, чтобы я мог принять это как правду и начать смиряться с этим.

Я подбросил монету, не сводя с нее глаз. Я даже не потрудился посмотреть, когда она упала. Я знал, какой будет ответ.

Леон внезапно оказался в моем личном пространстве, прижался к моему лицу и заурчал.

— Какого хрена ты делаешь? — я отпихнул его, но он продолжал наступать, пытаясь забраться на меня сверху и столкнуть на пол. — Леон!

— Шшш, — он прижал палец к моим губам, пытаясь усадить меня на себя, и я в тревоге хлопнул руками по его груди.

Прежде чем мне пришлось применить магию, я оттолкнул его, и он упал на подушку, тяжело моргая, словно выходя из какого-то транса.

— Извини, брат, — он покачал головой в замешательстве. — Львиные инстинкты.

— Точно, — отрезал я, отодвигаясь от него на несколько дюймов и хватая свою монету.

Я не мог его осуждать, я знал, что у разных Орденов есть всевозможные желания, которые мне никогда не понять. У меня, как у Гарпии, были свои. Я всегда слишком опекал тех, кто был мне дорог, до такой степени, что это могло свести их с ума. Но поскольку в мире у меня было только два человека, о которых я заботился, и один из них была Элизианской Парой с этим засранцем, только Билл должен был беспокоиться о том, что я буду кружить вокруг его дома, как сторожевой пес, если он когда-нибудь окажется под угрозой. Хотя даже когда я думал об этом, мои инстинкты кричали мне, говоря, что я буду рядом с Элис, несмотря ни на что. Если только мне не удастся вывести ее из своей системы, но как, черт возьми, я должен был это сделать?

Мистис обратил наше внимание на переднюю часть класса, а Леон распустил вокруг нас пузырь глушения, пока наш профессор объяснял следующую часть урока. Мои глаза расфокусировались, пока я слушал, и я почувствовал, как звезды притягиваются к уголкам моего сознания. Я поплыл в их объятия и вдруг очутился перед Королем, лицо которого менялось тысячу раз, становясь всеми, кого я знал, и множеством фейри, которых я не знал. Мое сердце бешено билось в груди, хотя я ощущал, что улыбаюсь ему.

— Добро пожаловать, преданный, — сказал он, его голос в этот момент был гравийным и мужским. Края видения были размыты, но мы находились в том, что казалось подземной пещерой, место, вырезанное магией земли, чтобы создать большое жилое пространство. Вокруг стояли мягкие оттоманки и длинный стол с кипами бумаг на нем.

Король провел рукой по моей щеке, и его прикосновения были теплыми, холодными, мягкими, грубыми. — Поклонись своему господину.

Я согнул колени, выполняя просьбу, и когда я повернулся, чтобы посмотреть через плечо, я обнаружил, что за мной стоят бесконечные члены Черной Карты с надвинутыми капюшонами. Они растянулись вдаль по туннелю, освещенному парящими над ними в воздухе светильниками, освещающими их янтарными тонами.

Мое сердце сжалось, когда мой взгляд остановился на девушке позади меня. Я узнал девушку из Авроры, ее черные волосы были коротко подстрижены, а в носу красовалось металлическое кольцо. Карла Блэкторн. Она улыбнулась мне, как будто хорошо знала меня, и я почувствовал, что улыбаюсь в ответ.

Видение изменилось, и передо мной оказалась книга в черном кожаном переплете, от которой до самого сердца исходило зловещее кольцо темной магии. На обложке были слова «Magicae Mortuorum». Я открыл книгу, не видя ничего за ее пределами, пока мой взгляд блуждал по непонятным мне словам, язык которых не был похож ни на что, что я когда-либо видел раньше. Я почувствовал глубочайшую тягу в своем нутре, которая говорила мне, что я должен найти эту книгу, должен расшифровать слова, смотрящие на меня с заколдованных страниц. Если я этого не сделаю, все будет потеряно.

Меня выдернули из видения, и Леон помахал рукой у меня перед глазами.

— Ух ты, ты совсем отключился. Ты что-то видел? — спросил он, и я нахмурился, пытаясь осмыслить то, что показали мне звезды. — Ты можешь доверять мне, —