– Ах ты, подлец! – я треснула его шваброй по ноге, отчего гудрон едва не выплеснулся из ведра. – И вообще, глаза у меня никакие не черные! А цвета темного меда. Или дорогого коньяка, если угодно. Карие, одним словом.

– Да красивые у тебя глаза, красивые, я же ничего не говорю, – сразу сдал назад Василий. – Давай приступать к делу.

В четыре руки ремонтировать шифер оказалось совсем несложно. Даже если при этом снимать происходящее на мобильный телефон. Я взяла на себя один скат, Вася – другой. Мы дружно макали кисточки в расплавленную жижу и щедро замазывали все трещины и сколы. А поскольку было их немало, крыша вскоре заблестела под солнцем, как только что залитая автотрасса.

Художественно закрашивая гудроном стыки вокруг заплатки, Василий сказал:

– А знаешь ли ты, как у тебя утеплена крыша?

– Ну как? – без особого любопытства откликнулась я.

– Вот ты наверняка не обратила внимания, когда мы были на чердаке. А я сразу посмотрел. Под шифером – задубевший рубероид, вот и всё утепление. А у меня на даче знаешь какая кровля?

– Какая, синяя? – предположила я совсем уже без интереса.

– А вот и нет. У меня там нормальный такой пирог.

– Пирог? – переспросила я, не вполне понимая, о чем он говорит. – Кушать ты, что ли захотел? Недавно вроде обедали.

Он даже на секунду перестал замазывать щель.

– Бог ты мой, ты же журналист, Александра. И столько репортажей делала на строительные темы, должна вроде разбираться в терминах.

– Отстань, Вася, – пробурчала я, окуная кисточку в ведро, – меня Савелий всегда учил, что главный девиз журналиста – не быть, а казаться. Понимаешь? Главное, чтобы создавалось впечатление, что я разбираюсь в теме, которой посвящен мой репортаж. А досконально вникать каждый день во все нюансы – никаких сил не хватит.

– Вот-вот, оно и видно, никогда я нашему Савелию не доверял, слушать можно только меня, запомни! – Василий приколотил кисточку к швабре, чтобы достать до самых дальних трещин. – Так вот, Шура, пирог – это сложносочиненная кровля. Вот у меня на даче какой пирог, или сэндвич, если тебе это слово больше нравится: стропила, обрешетка, теплоизоляция, пароизоляция, и наконец синего цвета профнастил, то есть металлическая кровля.

Я задумалась.

– Это уже не пирог, а гамбургер какой-то получается.

Тем временем, моя скромная крыша была готова сразиться с любыми капризами петербургской погоды. Очередное видео для моего интернет-сериала тоже удалось. Сцена, в которой Василий, красиво освещенный осенним солнцем, одним мужественным движением выдергивает старую трубу, должна была понравиться зрителям. Мы сползи с крыши, перепачкавшись в размазанном повсюду гудроне.

А я и не против отдать ему часть своих интернет-лавров, думала я, помогая Васе оттирать черные пятна с лица и рук моей жидкостью для снятия лака, найденной в одном из мешков. Вася стоял по-солдатски смирно, ожидая, пока процедура подойдет к концу. Я нежно касалась ватным диском его кожи. Ватка цеплялась за колючий подборок – похоже, по выходным он не бреется, впрочем, светло-русая щетина его только украшала. Я мягко провела рукой по его щеке, снимая крошечные белые пушинки от ваты. В его глазах мелькнуло непонятное выражение…

Вдруг раздался оглушительный гудок. Мне он показался гласом небесным, предостерегающем от неверных шагов с женатым мужчиной; более приземленный Василий энергично замахал рукой кому-то за моей спиной и прямо мне в ухо заорал: "Сюда, сюда!" Магия испарилась. Прибыл здоровенный грузовик, доверху нагруженный землей. Я вновь включила камеру мобильного телефона.

Да, доложу я вам, раскидывать чернозем по участку – это не шопингом заниматься. А я-то, глупая, думала, что самое трудное испытание для девушки – это бродить по многокилометровым коридорам торгового центра.

А теперь попробуйте намотать те же километры, но по неровному участку, лавируя между бетонными грядками, с оттягивающей руки тяжеленной тачкой. Вася, добрая душа, помогал мне как мог, лопатой загружая в тачку грунт. Мои джинсы и футболка были липкими – изнутри от пота, снаружи от гудрона. Длинные волосы, назойливой мочалкой лезущие в нос, мешали дышать, и я ненавидела их всё сильнее. Какого чёрта, я же отращивала их с единственной целью: чтобы в любой момент, если вдруг меня назначат ведущей, гримеры могли сделать мне эфирную прическу. А теперь и смысла в них никакого нет. Не представляю, как деревенские красавицы на Руси носили косы – жутко неудобно.

Мы работали как проклятые, пока окончательно не стемнело. Ненавистная гора земли почти не уменьшилась. В неверном свете зажигалки, чумазый и уставший, Вася был похож на побитого жизнью гастарбайтера.

– Баста, – сказал он, глубоко затягиваясь и бросая лопату. Я с трудом разжала одеревеневшие пальцы, буквально вросшие в ручки тачки. До конца пальцы не распрямлялись. – На сегодня хватит.

Я могла думать только о том, как же мне хочется принять душ: обжигающе горячий, расслабляющий, с огромными клубами пара, с тягучим гелем "антистресс-лаванда". Но проситься на помывку к Васиной маме я никак не могла – неприлично в таком виде заявляться к элегантной Ларисе Алексеевной.

– Хочешь, пойдем к нам, мама пирогов напекла с капустой. Выпьешь рюмку коньяка, примешь ванну, придешь в себя, – читая мои мысли, предложил Василий.

Я собрала силу воли в кулак и отрицательно помотала головой.

– Вась, спасибо, но не пойду. Вымоюсь в тазике как-нибудь, не переживай. Тем более, что никакого алкоголя мне вообще нельзя – после операции организм его отказывается принимать, желчи не хватает для переработки. Начинаю вести себя неадекватно. Похмелье уже через десять минут во всей красе.

– Сочувствую, – вздохнул Вася. – А я вот сейчас рюмочку приму в качестве лекарства. Завтра за руль не надо, еще один выходной, загляну тебя проведать.

Мы распрощались, и я поплелась греть воду. С электро"Мечтой" я даже не стала экспериментировать. Пока чайник закипал, я порылась в своей сокровищнице-кладовке и достала оттуда довольно большой таз. С такими шайками раньше ходили в баню. То что надо!

Потом сердце у меня упало: я вспомнила, что колодезной воды-то у меня осталось на донышке. Опять дотащилась, вся грязная и измученная, до колодца. Попадавшиеся навстречу люди, очевидно, местные жители, осматривали меня с ног до головы с нескрываемым подозрением.

Как переменчива жизнь, думала я, с лязгом накручивая отяжелевшую цепь на ворот и разглядывая нарисованную Бабу Ягу с озорными глазами и в нарядном платочке. Еще несколько дней назад окружающие смотрели на меня с пиететом и восхищением; микрофон в руке давал мне почти неограниченную власть над простыми смертными; а теперь я ковыляю по дороге со старым ведром в руке и единственное чувство, которое я вызываю у народа – снисходительное презрение. По шкале привлекательности даже Баба Яга сейчас ближе к Кейли Куоко, чем я.

Мытье в трех кастрюлях и одном тазу не слишком меня расслабило. Особенно намучилась я с волосами. Постригусь, ей-богу, постригусь, озлобленно пообещала я себе, высушивая их кое-как феном и закручивая в узел.