Разговорились. Сорокин отвечал охотно, то и дело подкладывая Рапу лучшие куски мяса.

Выпили за фатерланд, и любознательный Ран вдруг спросил:

— А почему полковник Бекетов не прибыл поздравить генерала?

О полковнике Бекетове Сорокин не имел ни малейшего представления. Тщательно прожевывая кусок ветчины, он обдумывал ответ и все-таки нашелся:

— Накануне нашего отъезда у Бекетова начался сердечный приступ.

— Сердечный? — переспросил оберст. — Бедняга… К печени да еще и сердце… Ничего, после войны все лучшие санатории мира будут к нашим услугам…

«Держи карман шире!» — подумал Сорокин. Наполнив рюмки, он сразу перевел разговор на другую тему.

— Что слышно, герр офицер, о новом секретном оружии фюрера?

— О! — Ран высоко поднял рюмку. — Через полгода советы, янки и англичане будут ползать перед Адольфом Гитлером на коленях!

— Выходит, столь велика эффективность новинки?

— Не то слово, полковник. Наше оружие любую взрывчатку превзойдет в тысячу раз. Или… больше!

— Истинное чудо! — воскликнул Сорокин. — После такого открытия немецких химиков следует носить на руках.

— Почему химиков? — недовольно скривился Ран. — Этим, — он замысловато повертел указательным пальцем, — занимается мой племянник. А он — физик.

Сорокин взял бутылку вина «Райнриттер», наполнил рюмку соседа, налил себе.

— Тогда, господин оберет, выпьем за физиков.

— Гут!

Они одновременно опустошили рюмки, взяли по кусочку голландского сыра.

— Прошу извинить, — сказал Ран. — На рассвете мне надо на передовую, поближе к линии фронта. Как это по-русски — на рекогносцировку… Скоро бои… А еще надо узнать пароль и пропуск.

Потом он встал и подошел к майору — распорядителю вечера. Чокнулись, выпили, о чем-то пошептались, и Ран, изрядно покачиваясь, вернулся на свое место. Садясь, он едва слышно пробормотал: «Зигфрид — Дейчланд».

Сорокин в это время пристально смотрел на своих товарищей.

Оркестр грянул вальс. Именинник пригласил молодую немку с колючим, весьма неприятным взглядом.

— Кто эта избранница генерала? Охотно повальсировал бы с ней, — подмигнул Сорокин.

— Не советую, — доверительно шепнул Ран. — Это дочь видного гестаповца. Работает в Аушвицком концлагере.

— А та другая, с высокой прической?

— Любовница генерала Вюнша…

Сорокин извинился и, приосанясь, пошел к немке.

Кружась, он старался держаться поближе к Рюбенкройцу.

Генерал, с умилением глядя на длинную шею своей партнерши, рассказывал ей о родном Мюнстере.

— Очень милый город. Главная его достопримечательность — вечный трубач, — он вдруг прослезился. — Его слышал мой прадед, дед, отец и я. Представьте себе… Вот уже в течение нескольких веков на башне церкви св. Ламберти по винтовой лестнице в двести девяносто две ступени поднимается трубач. И, как в старое доброе время, трубит с десяти часов вечера до семи утра. Каждый час… Трубный зов моей молодости…

После третьего танца пот с генерала катился в три ручья. Именинник, ссылаясь на преклонный возраст, деликатно извинился и ушел отдыхать.

Гости стали разъезжаться.

* * *

В комнате, отведенной для власовских офицеров, загорелся синий ночник.

Кровати уже были постелены. На пружинящих матрацах, под мягким одеялом из верблюжьей шерсти сейчас было бы в самый раз спать по-барски, но Сорокин долго ворочался… Сказать друзьям о своем замысле вслух он не решался: вдруг в стенах магнитофон?

Он подошел к Грицюте, сел у него в ногах. Кивнув в сторону генеральской опочивальни, Сорокин обеими руками схватил что-то воображаемое, забросил на плечо и вроде понес.

Пушкарь приподнялся в своей кровати.

— Машину, — едва слышно шепнул ему Сорокин и, подмигнув Грицюте, добавил: — Тамаду и адъютанта, — он зажал рукой рот.

В коридоре замерли шаркающие шаги…

Сорокин стал быстро одеваться. «Такой случай представляется один раз в сто лет… Пароль и пропуск известны… Лучший пропуск — генерал в машине. Подвыпил… Едет проветриться… Либо в первый эшелон…»

По лицам вернувшихся друзей он понял, что все готово.

Генерал кряхтел, ворочался с боку на бок, отбивался руками, но Сорокин все-таки разбудил его.

— Прилетел из Берлина фельдмаршал Гудериан, — сказал «полковник» многозначительно. — И сразу же выехал в ваш корпус. Только что позвонили…

Огорошенный нежданной новостью, Рюбенкройц вытаращил глаза.

— Одежду! Где вестовой? Где адъютант?

— Оба пьяны, господин генерал!

— Надо встретить… — бормотал Рюбенкройц, натягивая брюки. — Гудериан любит это… Машину!

Сорокин застегнул генеральский мундир, подал фуражку. «Майор» подхватил Рюбенкройца под руку. Опи вышли в коридор, миновали фойе. «Риска много! — волновался Сорокин. — Дежурного нечистый может принести… Или Рюбенкройц спросит у часового… Быть беде!» Не колеблясь, «полковник» ударил Рюбенкройца ребром ладони по сонной артерии. Грузное тело обвисло. Офицеры подхватили его и, придерживая за поясницу, вышли во двор.

Часовой проводил пьяную компанию внимательным взглядом, но, по-видимому, решил, что захмелевшего генерала вывели на свежий воздух, и скрылся за домом.

Возле гаража поблескивал черный «хорьх». Пушкарь занял место водителя. Генерала усадили справа от него. Сорокин и Грицюта поддерживали Рюбенкройца сзади.

Второй час мерно рокотал мотор, ветер посвистывал в ушах.

Заметив контрольный пост у въезда в Здруйский лес, Пушкарь сбавил скорость. Машина мягко подкатила к сонному лейтенанту:

— Зигфрид! — громко произнес Пушкарь.

— Дейчланд, — ответил немец и, разглядев генерала, приложил к виску два пальца. — Доброго пути!

Проплыл на запад лес. Шоссе запетляло среди привисленских холмов. Сорокину казалось, что машина движется очень медленно, тормоза на поворотах скрипят слишком резко, а резина шуршит по асфальту громче обычного. Но нервничал он зря: стрелка спидометра прыгала за цифрой 120…

На одном из виражей заднее колесо прошло по краю воронки. Машину подбросило, и генерал пришел в себя.

— Где же Гудериан? — промычал он, поводя мутными глазами, и снова захрапел.

С востока донеслись внятные раскаты. Где-то за темнеющим на горизонте лесом ударил пулемет.

— Хватит кататься, — сказал Сорокин. — За леском передний край.

Вскоре «хорьх» свернул в просеку. По кабине начали хлестать ветви. Машина остановилась. В багажнике нашлась новенькая немецкая плащ-палатка. Разведчики положили на нее пленного генерала и скрылись в чаще.

* * *

От ярости генерал СД Гельмут Мюллер не мог произнести ни слова. В горле у него клокотали какие-то звуки, а наружу вырывались только глухие стоны. Подбежав к открытому окну, он стал тяжело глотать воздух. Наконец, немного придя в себя, Мюллер повернул бледное, злое лицо к начальнику отдела оберсту Фрике.

— Расскажите, черт возьми, толком… Вы полагаете, что эти пьянчуги из РОА выкрали генерала Рюбенкройца, желая реабилитировать себя перед Советами? Так?

— Не совсем, экселенц. Дело в том, что они — вовсе не офицеры «русской освободительной армии». Из штаба Власова сообщили приметы полковника Рубцова, майора Перевалова и лейтенанта Виляева. Гости генерала Рюбенкройца утверждают, что полковник Рубцов — стройный брюнет с очень красивым, редким разрезом глаз. А настоящий Рубцов — рыжий, вислоухий. Глаза