— Погиб в Италии? Как странно. Мне всегда казалось, он из тех, кто сам убьет уйму людей, а не окажется убит.

Это были неподходящие слова, и директриса посмотрела на нее с сочувствием и что-то сказала сестре-хозяйке об отсроченном шоке.[24]

— О чем задумалась? — шепнула на ухо Джессика, возвращая к действительности.

— Извините. Из меня сегодня плохой компаньон. Мои мысли были далеко.

— И не очень приятные, мне кажется, — предположил Джордж.

— Она думала о войне. — Марджори вытерла руки салфеткой. — Давайте попросим Бенедетту подать кофе в гостиную. Там будет красиво при масляном освещении. Уверена, она принесет ликеры, и мы сможем провозгласить тост за нашу хозяйку.

Когда через темный зал пробирались обратно в гостиную, Делия очутилась рядом с Марджори.

— Как вы узнали, что я думала о событиях времен войны? У вас вошло в привычку угадывать чужие мысли?

В бледных, невыразительных в свете масляной лампы глазах Свифт возникло новое выражение, поразившее Делию.

— Я ничего не могу с этим поделать, — был неожиданный ответ. — Это без злого умысла, поверьте.

В конце концов, не такое уж сонаследница ничтожество, подумала Делия. Она, конечно, не рассчитывала, что когда-нибудь проникнется к собеседнице настоящей симпатией, но их первое впечатление о ней оказалось ложным. Марджори не оказалась ни скучной, ни ограниченной.

В гостиной ощущался холод и какое-то новое гнетущее чувство. Неизвестно, какие изменения произошли в атмосфере, но эта буря была совсем не похожа на песчаный ураган из Сахары, встретивший Делию и Джессику в день их прибытия на «Виллу Данте». Поднявшийся холодный ветер дул завывая.

— Шторм предвещает изменения и появление новых лиц. Я ожидаю, что четвертый гость Беатриче Маласпины очень скоро будет здесь, — подала голос писательница.

На лице Джорджа появилось встревоженное выражение.

— Марджори, вы, право же, говорите очень странные вещи. Возможно, сами не осознаете, насколько странные. Все эти загадочные заявления о Беатриче Маласпине…

— Я будто слышу, как она говорит, — ответила Свифт в своей обычной прямолинейной манере. Она и впрямь слышала некий новый голос у себя в голове: низкий голос, говоривший по-английски, в резкой, рубленой манере.

— Разве это не шизофренический, как бишь его… симптом? — спросила Делия. — Не следует ли вам обратиться к специалисту, раз вы слышите голоса?

— Я обращалась. В Лондоне. К очень известному психиатру, надо сказать. Он заверил, что я не одна такая — из-за войны и разных травм в голове с людьми творятся очень странные вещи. Мой случай и его причины вовсе не являются чем-то исключительным. Врач даже собирался написать об этом научную работу, — прибавила Свифт.

— Лучше бы он поместил тебя в лечебницу, — пробормотала Джессика.

Физик поспешил вмешаться:

— Человеческий мозг и его причуды большей частью лежат вне сферы нашего понимания. Это свой мир, в который наука пока не очень-то проникла, хотя, боюсь, многие психологи со мной не согласятся, поскольку горячо стремятся называть себя учеными.

— А что стало причиной этих голосов? — спросила Делия. Марджори устремила на нее взгляд бледных глаз:

— Я предпочту не отвечать. Но это классические последствия: и голоса, и прозрение будущего урывками.

— Чьего будущего? Вашего или других людей? Или это что-то апокалиптическое, как у святого Иоанна — божественное откровение о конце света?

— Только не моего. Но голоса сообщают мне о том, чего я иначе никогда не узнала бы. Либо идеи просто возникают у меня в голове, как кусочки информации, вложенные туда кем-то. Вот почему я знаю, что на «Вилле Данте» грядут какие-то изменения.

Джорджу хотелось поспорить на этот счет, хотя Воэн могла бы сказать ему, что слышимые Марджори голоса не подчиняются логическому анализу.

— Если вы действительно слышите голоса — а я согласен, что это не такое уж необычное явление, когда человек находится под воздействием стресса, — то определенно нельзя верить, что в этих голосах содержится какая-то истина. Это просто фантасмагория ума и не больше.

Свифт ничего не ответила, но по ее упрямо стиснутым челюстям певица видела, что она не согласна с Джорджем.

В вышине раздались рокочущие звуки.

— Нет, только не гром, ей-богу! — взмолилась Делия. «Господи, пусть непогода ограничится только шквалами ветра. Пожалуйста, — твердила она про себя, — пожалуйста, только не гром!»

— Бенедетта задраивает люки, — сообщила Джессика. — Я оставила свои ставни открытыми, а у нее пунктик насчет ставен. Она держала бы их постоянно запертыми, будь ее воля.

— Следствие проживания в жарком климате, где нельзя пускать солнце в комнаты, а не то жара летом будет невыносимой, — подал реплику Джордж. — А зимой они обеспечивают защиту от стужи и штормов.

— Этот дом создан для того, чтобы здесь было много света, — возразила Делия. — Ненавижу, когда все так задраено.

Так, сказала себе Марджори, бывает, когда привык жить в просторных домах — вероятно, с парками и уймой личного пространства, — а не вырос в крохотном типовом домике, стоящем рядом с такими же типовыми домиками, и не спал в комнате, больше похожей на чулан.

Физик заметил выражение безысходного отчаяния, вновь появившееся на лице Марджори. Это его не удивило — он уже пришел к выводу, что эта женщина лишь с трудом удерживает себя в руках. Не истеричка, просто человек, чьи нервы и воля напряжены до предела. Ученый лишь от души надеялся, что у нее не случится срыва. Хельзингер чувствовал, что все они находятся где-то на грани и могут не справиться с эмоциями, если хоть один сорвется.

Впрочем, кое-кто из них имел выход для своего напряжения и чувства неопределенности. Делия уже некоторое время назад подошла к роялю и теперь сидела, расслабившись, на высоком табурете. Здесь ей было легче всего почувствовать себя в родной стихии, это ее гавань, ее укрытие от житейских бурь. Ей приходилось легче, чем другим: у нее была музыка, которая, несомненно, помогала ей сохранять более здоровое душевное состояние, чем у других. Джордж подумал, что сам давно уже не играл на фортепьяно, не решался. Музыке не место там, откуда ушла душа.

Душа… какая нелепость, в самом деле. Сверни его мысли в это русло, им, пожалуй, пришлось бы вновь вернуться к рассуждениям о методизме и англиканской церкви.

— Без электричества намного приятнее, — устало произнесла Марджори из полумрака; двух ламп едва хватало, чтобы озарять тусклым светом обширную комнату. — Ненавижу электричество.

— Странное высказывание! — удивленно откликнулся он. — Как можно ненавидеть неодушевленную силу?