Я плюхнулась на пассажирское сидение. Он потянулся ко мне и обнял меня.

– Скучал по тебе, – он уже целовал мои губы.

– Рассказывай, – я отстранилась от него и скрестила руки на груди.

– Поехали куда-нибудь, – он завёл машину.

Пока мы ехали на Шамору, мы болтали, как ни в чём не бывало. Я подпевала песням, которые транслировали по радио, Дима купил мороженое.

Потом мы сидели на песке, я положила голову ему на плечо и смотрела на набегающие шуршащие волны.

– Я напугал тебя вчера? – спросил он.

– Очень.

– Больше такого не повторится, ты в безопасности. Тебя никто пальцем не тронет.

– Дурак, – я отстранилась и хлопнула его по плечу, – Я за тебя боялась. Что им нужно было?

– Мы работали раньше, им показалось, что их обманывают. Вчера поговорил об этом с их главным.

– Ты в опасности?

– Нет. Всё в порядке. Просто я с ними больше не работаю.

Я поцеловала его в шею, он прижал меня к себе и обнял.

– А потом что такое было? – поинтересовалась я.

– Рини, я не должен был. Нельзя было заходить к тебе.

– Что, такая страшная, да?

– Дура, – теперь он толкнул меня плечом.

– Скажи мне, что происходит. Мне совсем непонятно. Про папу можешь не рассказывать. Я уже в курсе.

– Не знаю, что ты хочешь услышать. Не могу понять, как можно одновременно и хотеть беречь тебя от всего на свете, и хотеть стянуть с тебя трусы.

– Фу, – я брезгливо скривилась и высунула язык.

– Ага, прикинь.

– И что мы будем с этим делать?

– Стараться не думать об этом, – он пожал плечами, – Тяжелее всего с тобой наедине. Постоянно напоминаю себе, что ты тот самый ребенок, который боялся после страшилок пописать один сходить, помню, как ты сидела, терпела и стеснялась нам сказать. Или ещё, как тебя рвало арбузом на мой день рождения, – он усмехнулся, – Ну, ещё часто вспоминаю, как тебя пчелы покусали, и ты храпела из-за отёка как мопс.

– Фу, – я скривилась, – Ну, ты-то всегда был идеальным для меня, хотя, погоди. Нет, не помню. Ты всегда был мой принц.

Он дотянулся до моих губ и поцеловал меня.

– Какой твой самый сильный страх?

– Рини, я ничего не боюсь, я же мужчина.

– А я боюсь тебя потерять, я прям до боли в животе боюсь еще раз ощутить себя так, как тогда на водопадах.

– Ты еще помнишь, надо же. Маленькая моя, я тебя тогда так напугал? – спросил он. В ответ я прижалась к нему сильнее. Он продолжил:

– Даже мысли не допускаю, что могу остаться без тебя. Как без них, понимаешь. Наверное, естественно так трястись над тобой. Это даже не страх. Я знаю, что сделаю всё, для того, чтобы ты была цела и невредима. Сделаю невозможное, лишь бы ты улыбалась. Смотрела на меня, как сейчас, и улыбалась.

– Слушай, а ещё я боюсь разочаровать людей, которые в меня верят. Боюсь не соответствовать их ожиданиям, – я повела плечами, – Например, не справиться с экзаменами или не поступить в институт, ну, и пойти работать продавцом, – поделилась я.

– Ты боишься осуждения?

– Да. А ещё боюсь сравнений с более успешными людьми. Это как будто тебе говорят, что мы не принимаем тебя такой, какая ты есть, потому что хотели бы, чтобы ты была другая, ты не соответствуешь нашим ожиданиям, иди и убейся об стену. Это как признание «мы тебя не любим», только другими словами.

– Чёрт, это больно! Не думай об этом. Я тебя люблю, и ты мой космос. Каждое твое слово, каждая твоя улыбка, каждый твой поступок. Ты совершенство для меня. Ты никогда меня не разочаруешь. Даже когда будешь поступать так, как захочется тебе, а не мне.

Он замолчал, поднял голову и стал рассматривать грязно серые облака с золотой подсветкой верхнего слоя, зрелище было величественное и успокаивающее одновременно.

Так на картинах обычно изображают явление Господа, его фигуру окружают именно такие светящиеся облака с подсветкой изнутри неба.

– У меня есть страх. Такой мужской страх. Всё сделаю, чтобы не столкнуться с ним в жизни, – вдруг признался он, – Бедность. Боюсь, что у меня закончатся деньги, или их не будет хватать на необходимое.

Это была та самая откровенность, которую вытаскивают на свет из темных глубин подсознания, только очень хорошо поковырявшись в себя.

– Ого. Откуда это? Почему? – спросила я удивленно.

– Ты была маленькая, даже если и застала этот период, то вряд ли обращала внимание на такие мелочи. Было время, когда на заводе не платили зарплату. Люди работали как обычно, каждое утро ходили на работу, а оплату не получали месяцами. В армии было то же самое. И в школе. И в больнице. Денег не было ни у кого. Весь город был голоден. Я никогда не забуду отчаяние в глазах отца, и маму, которая его утешает, а потом пытается приготовить обед из того, что ещё осталось в холодильнике. И растущие каждый день цены, что, когда зарплату людям, наконец-то, давали, купить на эти деньги много уже не получалось. Я помню, как пошёл с отцом нелегально работать грузчиком на склады, там платили налом, в конце каждой смены, мы работали ночью, а утром надо было идти в школу. И на переменах я спал. Тех денег хватало на самое необходимое, и то по плану – сегодня я покупаем растительное масло и сахар, а завтра – макароны и тушёнку, – он замолчал, задумался о чём-то, а потом продолжил:

– Я решил, что никогда больше я не буду работать за еду. Я сделаю всё, чтобы никогда больше не думать о деньгах. И моя семья никогда больше не будет ни в чём нуждаться. Ты никогда не будешь ни в чём нуждаться. Я сделаю для этого всё возможное и невозможное.

Он перестал меня обнимать, взял меня за руку, отстранился от меня и заглянул в глаза:

– Давай навсегда? – он надел мне на палец кольцо, – Замуж за меня выйдешь?

Я не знаю, какой вид был у меня в этот момент, но я просто ошалела от его поступка. Я разглядывала руку, не веря своим глазам. Маленькая девочка внутри меня танцевала румбу от счастья. Я успела сделать вдох, и потом забыла, как дышать. Сердце мое резко дёрнулось и остановилось. Такой волны эйфории я не чувствовала никогда. Даже когда мы целовались первый раз. Он выбрал меня. Навсегда. Видимо я побледнела, потому что Дима начал хватать меня за руки и спрашивать, в порядке ли я. А я опять плакала,