Хотя Ким не был интеллектуалом, если я правильно понимаю этот термин, и еще меньше сторонником академического подхода, он во многом был одним из представителей средней или даже высшей интеллигенции. Однажды в Сент-Олбансе я поделился с ним мыслями о том, что мне трудно чувствовать себя непринужденно в компании выходцев из рабочей среды. «В самом деле? — удивился тогда Ким. — А мне это дается просто». На самом деле я сомневаюсь, был ли он непосредственно связан с рабочими людьми, разве что в Кембридже, и то немного. Хотя с 1935 по 1955 год я встретил многих друзей Кима, не припомню, чтобы у кого-нибудь из них не было «образовательного» акцента. Его знакомые происходили скорее из довольно узкого социального класса, хотя и охватывали широкие слои типов в его пределах. В то время как это, возможно, помогало упрочить его положение русского шпиона, сомневаюсь, было ли это в какой-то степени продиктовано указанным положением; даже если бы он никогда и не стал шпионом, мне кажется, все друзья у него были бы такого же сорта.

Работа в Сент-Олбансе приближалась к концу. К весне 1943 года Секцию V начали все активнее привлекать на новых фронтах. Союзники собирались двинуться в Сицилию, а затем на материковую Италию. А на следующий год должна была наступить очередь Западной Европы. Все это требовало от Военного министерства более интенсивного планирования, создания различных новых команд и подразделений. Мы все больше чувствовали, что у себя в Хартфордшире ходим по тонкому льду, что все главное происходит в Лондоне. Появилась возможность переехать на Райдер-стрит в районе Сент-Джеймс, что всего в нескольких минутах ходьбы от МИ-5, но Феликс Каугилл был решительно против таких перемещений. Он предчувствовал, что дух Секции V, воспитанный с его непосредственным участием в некоторой изоляции от большого города, во многом пропадет в этой лондонской суматохе. Да и ему самому пришлось бы прилагать куда больше усилий для борьбы с оппонентами. В Секции V нашлось несколько таких, кто хотел бы остаться в Сент-Олбансе. Возможно, по тем же причинам, что и Феликс, а может быть, и потому, что теперь они уже основательно обжились здесь или просто не знали Лондон. Но когда вопрос был поставлен на обсуждение, большинство все-таки высказалось за переезд. Я был за — и по тем причинам, которые изложил выше, и по сугубо личным причинам. У Кима тоже были личные основания — но другого сорта: он оказался бы поближе к центрам власти и более приспособленным для выполнения заданий русских. Он был одним из самых сильных энтузиастов этого переезда. Как это часто происходит в данном повествовании, он настаивал на том, что было замечательным само по себе, но — как теперь принято считать — хотел этого по совершенно другим причинам…

Переезд был назначен на 21 июля. Ким, который ежемесячно платил за аренду дома, решил съехать оттуда в конце июня. Он и Эйлин с двумя детьми — она уже ждала третьего — переехали на квартиру Доры Филби на Гроу-Корт в Дрейтон-Гарденс в Южном Кенсингтоне (тогда или чуть позже сама Дора переместилась этажом выше, в другую квартиру). Я поселился в квартире неподалеку от Челси-Тайн-Холл, которую Мэри сняла около года назад. В течение трех недель Ким, Элена, я и прочие ездили в противоположном направлении, из Сент-Панкраса в Сент-Олбанс, возвращаясь в Лондон поздно вечером.

Довольно грустным эпизодом этого переезда, во всяком случае для меня, стало расставание с нашим спаниелем Сэмми. Мы с Мэри пытались какое-то время держать его в Лондоне, но, поскольку оба работали, приходилось нам довольно трудно. В конечном счете я передал пса помощнику Дэвида, нашего хозяйственника в Гленалмонде. Сэмми сохранил к нему бурную привязанность, а тот мог предложить ему весьма приличный образ жизни на окраине. «Собака для дэвидовского работяги», — высказал Ким на прощание.

До войны на Райдер-стрит, 14 размещалась Комиссия по делам благотворительных организаций. Даже для лондонских офисов того времени этот выглядел слишком уж старомодным. Лифт был еще более примитивным, чем в Бродвей-Билдингс. Многие комнаты были маленькие, с высокими потолками и отапливаемые небольшими угольными печами. Из-за отсутствия подходящего большого помещения Иберийскую подсекцию пришлось разделить, и мы разместились в двух комнатах. Но за все это я получил своеобразную компенсацию: моим соседом по комнате на какое-то время стал Грэм Грин, который недавно уселся за «португальский» стол, когда его прежний хозяин получил назначение в Лиссабон. Раньше Грэм служил представителем СИС во Фритауне, а приблизительно в конце 1942 года был переведен сюда, в Секцию V. В Гленалмонде он занимался выпуском португальского «Фиолетового букваря». Это, по сути, был справочник всех известных разведчиков противника, их агентов и связных в конкретной стране. Такие справочники были предназначены отчасти для текущего пользования, а отчасти для операций по очистке захваченной территории от противника после войны. Видимо, это был не самый полезный опыт в жизни Грэма, но он настойчиво взялся за дело и все закончил на основании доступных на тот момент сведений, успев до нашего отъезда из Гленалмонда. Ким написал введение. Позже передо мной стояла задача расширения и обновления содержимого. Возможно, это дает мне право выступать в качестве соавтора — вместе с Грэмом Грином и Г.А.Р. Филби — неофициального издания справочника ограниченным тиражом — с нумерованными экземплярами.

На Райдер-стрит во всем, что касается нашей разведывательной деятельности в Португалии, Грэм привнес свой собственный специфический стиль. Его совершенно не интересовала война разведок, — возможно, потому, что она теперь и так начинала складываться в нашу пользу. Зато его живо интересовали любые детали в природе человеческой несправедливости. Он неделями бомбардировал всех просьбами и доводами от имени бывшего агента СИС, который угодил в лиссабонскую тюрьму, предположительно за деятельность от нашего имени, к которому мы теперь утратили интерес. Пометки Грэма на поступающей корреспонденции, сделанные превосходным убористым почерком, были весьма интересны. «Бедняга старик, — написал он на одном из писем от человека из Бродвея в Лиссабоне, — ведет себя как слон в посудной лавке, пропуская столько всего очевидного». Гораздо меньше в профессиональном плане я был связан еще с одним светилом с Райдер-стрит, Малкольмом Маджериджем, который тоже в свое время вернулся из Африки. Там он носил имя Лоуренцо Маркес и отличался в работе известной злостью и остроумием.

Во время переезда в Лондон я уже почти два года значился как Vd1; Ким на несколько недель дольше являлся главой подсекции. На этой службе никто из нас не имел никаких карьерных подвижек. Однако Феликсу Каугиллу удалось добиться некоторого улучшения статуса своих офицеров, и я думаю, мы получали несколько больше, чем вначале. Также произошли кое-какие изменения — хотя, конечно, они не затронули Кима как гражданское лицо — в воинских званиях офицеров Секции V. Феликсу пришлось побороться, чтобы добиться этого. Бригадир Беддингтон в Бродвее, который ведал вопросами пополнения армейскими кадрами и продвижения по службе в СИС, всеми силами пытался заблокировать любые попытки рационализировать воинский состав Секции V и поставить нас в более или менее сравнимые условия с людьми, с которыми мы были связаны в силовых министерствах, МИ-5, армейских командованиях и многих других местах. В ноябре 1942 года произошел своего рода прорыв, и меня произвели в капитаны. Однако я продолжал носить гражданскую одежду и никогда не пользовался своим званием. Капитан — не бог весть какое звание, к тому же мне было куда проще иметь дело с людьми за стенами нашего учреждения, если я для них был лицом гражданским.