гасит свечи. Комнату наполняет такой густой мрак, что что я даже пальцев своих не вижу.

– Ты где? – тихо зовёт меня Арман. – Ты исчезла? Сбежала?

– Нет, я тут, – пошла на голос, натыкаясь на его тело.

Он тут же обхватил меня руками, сминая шёлк кимоно в складки. Прижал к сильной груди и шепнул:

– Ну же, снимай маску. Мне не терпится тебя поцеловать.

Я застыла. Целоваться-то меня и не учили. Не принято это в Ниххоне. Я целовалась лишь однажды – с ним. В тот день, когда он меня отверг в первый, но далеко не в последний раз.

– Что не так, птенчик?

– Я...

– Не умеешь? Я так и думал, – усмехнулся Арман, пальцами поглаживая мои губы. – Буду учить. Сегодня – только поцелуи.

– Нет! – возмущённо шепнула я.

– Да. И не спорь. Будешь послушной девочкой – получишь награду.

Сам развязал ленты. Взъерошил мои волосы пальцами. Покрыл поцелуями лицо – короткими, нежными, такими... любящими? Он словно ощупывал меня губами. Потянул зубами за нижнюю губу. Я всхлипнула, обвивая руками его шею. Я очень хотела, очень! Люблю его отчаянно. И кричала бы, признавалась бы постоянно, но слов таких нет, чтобы передать все мои чувства, да и не нужны ему эти слова. Я для него – лишь игра. Зато... зато он мой – весь. В этой вязкой темноте, где смешивается дыхание, где каждое прикосновение – как удар. Подталкиваемая Арманом, я вдруг спотыкаюсь о постель и падаю, взвизгивая. Он падает сверху, вышибая из меня дыхание. Тяжёлый, как камень. Такой... желанный. Поднимается на руках, нежно, легко находит на ощупь мои губы, прихватывает их губами. И внутри меня расцветает огненный цветок. Поцелуи – это сладко. Горячо. Он раздвигает мои губы языком, бесстыже берет меня одной только этой лаской, медленно, упоительно, наслаждаясь каждым мигом. Я царапаю его плечи, прижимаюсь бёдрами к его паху, явственно ощущая его желание. Губы, терзавшие мой рот, вдруг поплыли ниже. Подбородок, шея, ямочка между ключицами. Шёлковый пояс, наконец, развязан. Его руки везде. Он словно укутывает меня в поцелуи. А потом раздвигает мои бедра и приникает горячим ртом к самому центру моего возбуждения. Это как удар, как молния. Меня учили, что женщина не должна терять себя в мужских руках. Что она должна отдавать, а не отдаваться. Но сейчас именно я извиваюсь и жалобно мяукаю от невероятных ощущений.

Отрываясь от меня, Ю-Вей тихо смеётся.

– Что ты теперь думаешь о поцелуях, птенчик?

– Я думаю, что тоже... умею.

– Что ты умеешь?

Я фыркнула, нашла пальцами его достоинство, так явно и недвусмысленно свидетельствующее о том, что он тоже... хочет. Пробежалась по всей длине, а потом стекла вниз, обхватывая его губами. Впервые – не холодный каменный член, как нас учили в лунном доме, а настоящий, живой, горячо пульсирующий в моей ладони. Ю-Вей вздрогнул, сдавленно вздохнул, словно захлебываясь стоном. Теперь была моя очередь хихикать. Прошлась языком по всей длине, вобрала глубоко, почти до самого основания – умела.

– Боги, ты невероятная, – прошипел мой мужчина, а потом вдруг изогнулся, подхватил меня за бедра и поставил на колени – над собой. – Продолжай, не останавливайся, мне очень нравится.

Я не понимала, что он делает, но послушно продолжила – а потом вдруг замычала возмущенно и испуганно, когда его пальцы, а следом язык и губы скользнули внутрь меня.

– Не останавливайся, – приказал Ю-Вей, когда я изогнулась, пытаясь ускользнуть.

Да как не останавливаться? Бедра у меня тряслись от напряжения, все тело пульсировало. Зачем, как? Он не должен! Но Ю-Вею всегда было плевать на то, что он должен или не должен. Он просто ласкал меня так остро и так сладко, что я стонала, всхлипывала и едва удерживала его мужество в руках.

– Горячая девочка, – мурлыкнул он. – Тебе так нравится?

Да. Я – вдруг ощутила себя неумехой. Совершенно потерялась, позабыла все тайные приёмы и методики. Всё, что могла – только целовать его, отчаянно пытаясь передать свои ощущения. Он ускорялся – и я ускорялась тоже. Он замирал – и я замирала, скользя по стволу пальцами и позволяя ему войти до самого предела. Все это не могло длиться вечно: я взвыла, вцепившись в его член руками и губами, застыла, звеня как струна, удерживаемая от падения лишь его сильными пальцами, а он зарычал гулко и глухо, дернувшись и оставляя на моем языке терпкое семя.

Да. Научил он меня поцелуям, и возразить нечего.

Совершенно без сил я распласталась на его теле.

– Молчаливая, что же ты так долго не приходила ко мне? Я скучал.

– Это был последний раз, Ю-Вей, – тихо отвечала я. – Моё время истекло, я возращаюсь домой, в Ниххон.

– Не вздумай! – подскочил он, но я знала, что пора заканчивать эту глупую игру, пока она не свела меня с ума. – Виро, я… не хочу без тебя.

– У тебя есть жена.

– Я ее не люблю.

– Ты и меня не любишь, Ю-Вей, – жестко ответила я. – Любишь лишь одного человека – себя. Пора взрослеть. У тебя есть долг, обязанности, служба, наконец. Ты не ребенок, чтобы прятаться за маской…

– Злая, злая Виро!

– Очень злая, Ю-Вей. Я же ёкай, мы такие. Прощай, я выпила тебя до конца.

– Я приплыву в Ниххон и найду тебя! – выкрикнул он. – Не спрячешься!

– Попробуй. Буду ждать.

Вот зачем я это сказала? Чтобы он и в самом деле – поплыл? Бросил всё и рванул искать свою несуществующую любовницу-ёкая? Смешно.

Коснулась его волос наощупь, поцеловала в губы – как он учил. Уложила его, уже почти уснувшего от моего зелья, в постель, укрыла одеялом. Прислушалась к ровному глубокому дыханию. Спит, кажется. Отодвинула портьеру, впуская в комнату неверный лунный луч. Нашла кимоно и маску. Вышла.

Нет, я больше не вернусь. Надо учиться жить в реальном мире.

Боясь растерять всю решительность, я сожгла и кимоно, и маску в камине. Вот так. Нет больше Виро, есть только Ива Шантор и ее глупые бессмысленные мечты.

Наутро Арман был молчалив и сумрачен. Приказал мне собираться: едем в столицу. Там у него тоже немало дел.

– Одно только продумайте, – устало сказала я ему в ответ. – Когда его величество спросит, почему я не в положении – что вы ему