– Правда?

– И ты дал Четыре Большие Сандалии целый кусок мяса, хотя он всего лишь пун.

– Неужели?

– И у тебя есть шляпа.

– Вот шляпа у меня действительно есть.

– И при всем при том, – продолжала девушка? – ты совершенно не похож на Великого Волшебника.

– Гм, видишь ли, тут вышло небольшое… – Девушка казалась хрупкой как цветок. Что не помешало ей, однако, извлечь из складок своего костюма маленький, но очень даже пригодный к употреблению ножик.

С течением жизни у Ринсвинда выработался своего рода инстинкт на подобные знаки. Пожалуй, сейчас не лучший момент, чтобы отрицать свое Великое Волшебничество, решил он.

– Небольшое… – повторил он. – Небольшое… Кстати, а откуда я знаю, что тебе можно доверять?

Девушка ответила ему негодующим взглядом.

– Так ты правда обладаешь удивительной волшебной силой?

– О да! Да! Разумеется! Только…

– Тогда скажи что-нибудь на волшебном языке!

– Э-э… Стеркус, стеркус, стеркус, моритурус сум, – быстро пробормотал Ринсвинд, не отводя глаз от ножика.

– О экскременты, я сейчас умру?!

– Это, э-э… специальная мантра, вызывает прилив магических сил.

Девушка слегка утихла.

– Но это здорово утомляет, в смысле волшебство, – продолжал Ринсвинд. – Все эти полеты на драконах, превращение стариков в воинов… Какое-то время ты творишь волшебство направо-налево, но потом требуется отдых. Как раз сейчас я очень ослаб – ты не поверишь, какой колоссальный объем магии я недавно потратил.

В ее глазах по-прежнему читалось сомнение.

– Все крестьяне верят в неминуемое явление Великого Волшебника, – сказала она. – Но, как говорит великий философ Лай Тинь Видль, «ожидая могучего коня, ты способен отыскать копыта даже у муравья».

Девушка опять оценивающе посмотрела на Ринсвинда.

– Там, на дороге, – продолжила допрос она, – ты пресмыкался перед районным комиссаром Ки. Ты что, не мог испепелить его на месте?

– Ну, я старался выиграть время, оценивал ситуацию, не хотел сразу раскрываться, – забормотал Ринсвинд. – Э-э. А если б меня узнали?…

– Значит, этот твой нынешний облик – маскировка?

– Конечно.

– Отличный грим.

– Спасибо, это все потому, что…

– Только поистине великий волшебник решится выглядеть настолько жалко.

– Благодарю. Э-э… Но откуда тебе известно про этого комиссара?

– Ты бы уже двадцать раз был мертв, если бы я не говорила тебе, что делать.

– Так ты тот самый голос?

– Нам пришлось действовать очень быстро, чтобы перехватить тебя. Счастье еще, что тебя увидел Четыре Большие Сандалии.

– Вам?

Она проигнорировала его вопрос.

– А эти солдаты, на дороге… Типичные провинциалы. В Гункунге этот номер у меня бы не прошел. Но я могу играть много ролей.

Девушка убрала нож, однако у Ринсвинда возникло стойкое ощущение, что на самом деле он ее не убедил: если она решила его не убивать, это еще не значило, что она ему поверила.

Он предпринял еще одну попытку, о да, это должно было сработать.

– И у меня есть волшебный сундук на ножках, – не без гордости сообщил он. – Он следует за мной повсюду. Сейчас он, правда, куда-то задевался, но вообще это совершенно удивительный предмет.

Девушка отреагировала ничего не говорящим взглядом. Затем протянула тонкую, хрупкую ручку и рывком привела волшебника в вертикальное положение.

– Что, такой же, как эти?

Она отдернула занавеску у заднего борта.

Сразу за повозкой, поднимая облака пыли, угрюмо ковыляли двое Сундуков. Более потрепанные и подешевле, чем Ринсвиндов Сундук, в общем и целом они принадлежали к тому же виду – разумеется, если слово «вид» применимо к дорожным принадлежностям.

– Э-э. Да.

Девушка разжала руку. Голова Ринсвинда снова ударилась об пол.

– Слушай меня, – сказала она. – Кругом творится много плохого. Лично я не верю в великих волшебников, но многие верят, а людям иногда нужно во что-то верить. Однако если эти излишне доверчивые люди погибнут из-за того, что волшебник, который нам достался, не столь уж велик… В общем, этому волшебнику можно будет только посочувствовать. Вероятно, ты и вправду Великий Волшебник. Если же нет, то советую тебе как следует напрячься и проявить себя с хорошей стороны. Я понятно все объяснила?

– Э-э. Да.

Смерть угрожал Ринсвинду множество раз. Обычно в происходящем принимали активное участие всякие грозного вида доспехи и мечи. Но в данном случае опасность предстала перед Ринсвиндом в виде хорошенькой девушки и небольшого ножика, и все же ему почему-то казалось, что этот случай можно сразу занести в категорию самых худших. Девушка откинулась на мешки.

– Мы – бродячий театр, – произнесла она. – Это удобно. Беспрепятственно путешествуешь по всей империи. Мы – актеры но.

– Но что?…

– Ты не понял. Мы – актеры но.

– А, я догадался, что ты хочешь сказать. Вообще-то, представление было не таким уж плохим и…

– Великий Волшебник, «но» – это вид нереалистического, символического театрального представления с использованием архаичного языка и стилизованной жестикуляции и проходящего под аккомпанемент флейт и барабанов. Твоя способность притворяться глупцом выше всяких похвал. Иногда я даже готова поверить, что ты не играешь.

– Кстати, а как тебя зовут? – спросил Ринсвинд.

– Прекрасная Бабочка.

– Где?

Наградив Ринсвинда испепеляющим взором, девушка скрылась в передней части повозки.

Повозка продолжала мерно трястись. На голову Ринсвинду опять надели пропахший луком мешок, поэтому «Великий Волшебник» пребывал не в лучшем настроении. Периодически он принимался ругаться. Досталось всем. Ринсвинд проклинал женщин с ножами, историю в целом, преподавательский состав Незримого Университета, свой куда-то запропастившийся Сундук и население Агатовой империи. Но первым номером в списке его проклятий шел человек, построивший эту повозку. Днище ее устилали грубые, кривые, занозистые доски, словно специально подобранные, будто кто-то подумал: «О, вот подходящий материал для того, чтобы люди на нем сидели или, скажем, лежали». Наверное, это был тот же самый умник, который решил, что треугольник – отличненькая форма для колеса.

Сундук нырнул в канаву. За ним с большим интересом наблюдал человек, держащий веревку, к которой был привязан пасущийся вол.

Сундуку было стыдно, он чувствовал себя озадаченным и растерянным. Он чувствовал себя растерянным, потому что все вокруг было таким знакомым. Свет, запахи, мягкость земли… Но ему не хватало самого важного – ощущения принадлежности кому-то.