делать вид, что выше всего этого, выше человеческих чувств и страстей! Ну вот, гладя на них, я сейчас и сам расплачусь. Чувствую, как щиплет глаза, как что-то сжимает мне горло и грудь. Хотя нет, это же невозможно. У меня же нет тела! Сложно привыкнуть, что даже без физического тела здесь чувствуешь и переживаешь все, как и раньше. Такие ощущения у меня уже были прежде, когда мне доводилось смотреть сентиментальные фильмы. Если я не хотел признавать, что сцены меня трогают или ранят, ком в горле становился настолько большим, что я в прямом смысле задыхался. А теперь у меня те же ощущения, но без физического тела. Тот же ком в горле. Конечно, я понимаю, что это не настоящий ком, что на самом деле там ничего нет… Но тогда, что это? При жизни я никогда не задумывался над тем, откуда такое состояние и почему. Ах, сколько же осознаний, открытий, вопросов! Кажется, им нет конца.

Так проходит несколько минут. Карина смотрит на мать и, все еще рыдая, произносит:

– Я совсем не хотела плакать… Ох, как же я злюсь на папу! Может радоваться: до конца своих дней он умел позлить меня. Ну почему он ушел раньше, чем мы смогли помириться с ним? Когда мы с ним говорили в последний раз, я высказала ему все, чего мы с Беном хотим от него: чтобы он прислушивался к нам. Чтобы перестал требовать от нас соглашаться с ним во всем и думать как он. Разве я просила чего-то невозможного? Если бы он хоть немного любил нас, то попытался бы поговорить с нами, разве не так? Для любого отца это нормально! Но не для этого эгоиста! Нужно быть совсем бессердечным, чтобы устроить такое своим собственным детям.

Она вдруг застывает, перестает рыдать и добавляет:

– Знаешь, как бы там ни было, если у меня появятся дети, я никогда так не поступлю. А ты, мама? Неужели и тебе за все годы совместной жизни не удалось внушить ему, каким должен быть настоящий отец?

Мона смотрит на Карину взглядом, полным любви.

Странно: в словах Карины моя бывшая жена не чувствует обвинения! Может быть, потому что все матери такие? Моя мама тоже всегда все понимала, входила в мое положение, и это меня страшно бесило. Ей хотя бы иногда следовало пресекать некоторые мои поступки. Но в ней было столько терпения!

– Знаешь, Карина, я осталась без отца, когда мне было десять лет. Моя мама так и не вышла замуж второй раз. Откровенно говоря, откуда я могла знать, как должен вести себя хороший отец? Долгие годы я сердилась на Ари за то, что он так мало проявлял к вам отцовских чувств, так редко присутствовал в вашей жизни и интересовался вами. Я понимаю твои обиды на него. Но помнишь, я рассказывала тебе, как в Ванкувере встретила замечательных людей, благодаря которым сейчас я читаю много книг об искусстве любить. Эти книги помогли мне изменить мое восприятие прошлого. Я не говорю, что полностью согласна с тем, как он поступал, как он вел себя с вами, но сейчас я хотя бы признаю, что он делал все, что мог, и совсем не держу на него зла.

Я прошла много тренингов по саморазвитию и смогла примириться с твоим отцом. А знаешь, что мне больше всего помогло в этом? Оказывается, существует такое правило: когда мы в чем-либо обвиняем другого человека, этот человек обвиняет нас точно в том же. Давай объясню: если мы трое, я, ты и Бенани, обвиняем отца в том, что он был бессердечным эгоистом, значит, он тоже был убежден, что все мы трое – бессердечные эгоисты, если не видели, как много он для нас делал. Представляешь? Для меня это такое открытие! Если бы я узнала об этом раньше, то прожила бы жизнь иначе! Но сожалеть теперь нет смысла, это лишь усиливает чувство вины. Все, что я могу тебе посоветовать, дорогая, – это принять, что сейчас ты чувствуешь боль, злишься, но это временно. Когда-нибудь все изменится. Если будет интересно, я пришлю тебе несколько книг, которые мне лично очень понравились. Там ты точно найдешь ответы на все свои вопросы.

Карина удивлена. Она молча смотрит на мать. В ее взгляде читается: маме повезло, что она смогла примириться с ним. Да она просто счастливица. Смогла бы и она сама так? Наверное, нет. Она глубоко вздыхает и меняет тему:

– Ладно, хватит на сегодня эмоций. Ненавижу, когда не могу себя контролировать. Давай спланируем ближайшие дни, мне важно услышать твои рекомендации. Время до твоего отъезда пролетит слишком быстро. Конечно, обычно я очень занята клиентами, но пока ты здесь, я буду работать только до обеда, чтобы мы могли побыть вместе как можно дольше. Я знаю, что ты счастлива в Ванкувере, но мне здесь тебя очень не хватает.

Они продолжают оценку моего имущества. И я должен спокойно смотреть на это, смирившись с тем, что мое состояние исчезает в мгновение ока? А как же я гордился тем, что обладаю всем этим! Надо же, я и не догадывался, как сильно ко всему этому привязан. Ведь именно благодаря нажитому состоянию я очень гордился тем, что так много работаю. Я видел восхищенные взгляды, и это было для меня ценнее всего. Как же я мечтал, что Мона и дети оценят мой вкус, мне хотелось удивить их любой ценой… Но, увы, я ошибся: мне не удалось никого удивить. Никто из них троих не выразил ни капли восхищения, разве что я увидел нечто похожее на восторг в глазах Карины. Но это было так мимолетно: непроницаемая маска безразличия вернулась к ней в одно мгновение.

Я еще надеюсь, что Мона с Кариной передумают и не продадут все с молотка. Почему они не хотят оставить хоть что-то на память обо мне? Постой, а почему я так упрямо хочу, чтобы они что-нибудь себе оставили? А может, я боюсь, что они забудут обо мне? Боже, как бы мне хотелось сейчас поговорить с ними! Интересно, а телепатия из этого места, где я сейчас нахожусь, вообще возможна? Нам с Моной часто нечто подобное удавалось, особенно вначале, когда мы были слишком увлечены друг другом. Делали мы это так: один из нас начинал настойчиво думать о другом, мысленно приказывая, например, позвонить, а другой в то же самое время как бы получал сигнал и ему тут же приходила в голову мысль, что нужно позвонить. Это работало! Я даже