— Смотря кому, — вздохнула мышь. — Лично я только наживаю себе неприятности и приключения. Вот окружающие, те вполне могут воспользоваться моей бедой в личных целях.

— А в общественных? — уточнил минотавр.

— И в общественных, милорд, — согласилась мышь. — Правда, сейчас и я не бескорыстен. — Из вышесказанного летописец уяснил, что имеет дело с особью мужеского полу, вследствие чего, скрепя сердце, далее принялся писать слово «мышь» без мягкого знака. — Можно смело ставить сто против одного, что вас назначат главнокомандующим кассарийской армией. Вот я и решил заработать на своей бессоннице хотя бы медаль. Медаль дадите, ваше превосходительство?

— Хоть бы и орден, — сказал добрый Такангор. — А за что?

— За подвиги. Могу, рискуя жизнью, доставлять послания из осажденной крепости, могу разведать обстановку и расположение вражеских войск. Могу вынести кого-нибудь с поля боя — только не эту свинину, — и мыш мотнул головой в сторону надутых хряков, — ее мне никак не поднять. И оцените мое преимущество, милорд: вы видели, как я летаю?

— Знатно, — согласился минотавр. — Тебя влет просто так не собьешь..

— И не просто так — тоже, — оскалился мыш и азартно пошевелил огромными ушами. — Ну так что? Будем сотрудничать?

— Ни-ни, — замахал на него лапками Карлюза и обернулся к Такангору. — Взываю к благоразумию вашего ума! Это же ни в какие ворота не влезет.

— Не влезет, — ухмыльнулся минотавр. — Но зато влетит. И я даже знаю, в какие именно ворота. Послушай, Птусик, ты городок Чесучин знаешь?

— Видал.

— Отправляйся туда, найди тамошнюю почту и передай ее начальнику господину Крифиану, что я просил его вспомнить о нашем недавнем разговоре. Скажи, мне есть что ему предложить, а именно: грандиозное сражение почти без шанса на победу и слабую возможность выйти живым из этой передряги. Надеюсь, это звучит соблазнительно.

Рядом невразумительно забулькало. «Карлюза, — сообразил минотавр. — Испытал искушение соблазном».

— Слушаюсь!

Мыш оторвался от балки, несколько раз перевернулся через голову и какое-то время висел в воздухе пузом кверху, отчаянно взмахивая крыльями. Затем сориентировался, лихо перевернулся, свистнул и полетел. Со стороны казалось, что в небе скачками перемещается громадная крылатая лягушка.

Такангор долго смотрел ему вслед, пока посланник не превратился в беспорядочно мечущуюся на горизонте черную точку.

— Ни за что не собьют, — утвердил он, приобнимая ошеломленного Карлюзу. — Это нормальному стрелку не дано. А ты учись, пока я жив. На безрыбье и птусик — птица. А что, дружище, мы еще ого-го как повоюем. Ты да я, да мы с тобой, да два хряка, да прибабахнутый мыш, десяток скелетов — коли ты их поднимешь, и господин Крифиан на закуску — уже есть о чем поговорить с господами захватчиками.

— Положение наше сложное, хочу напомнить, — глубокомысленно заметил троглодит. — Не вижу причин радости, обуявшей милорда Топотана.

— Зато милорд видит. Нам нечего терять, брат Карлюза, а это великое преимущество, поверь мне. Терять нечего, а добыть можем все, нужно только немного постараться. И хотя я рассчитывал на другой прием и другие условия, мне все это начинает нравиться!

И, подхватив ошеломленного Карлюзу могучей рукой, Такангор устремился к широко разрекламированному бару «Расторопные телеги», дабы там за кувшином чего-нибудь прохладительного, а возможно, и горячительного составить свой собственный гениальный план боевых действий.

Когда терять нечего, можно рискнуть всем.

Жан Луи Лэ

— Граф, граф… граа-аф, — томно протянул король. Где же вы, милейший?

Юлейн был несколько раздражен. Когда он хочет пожить по-человечески и хотя бы на пару часов забыть о том, что правит огромным государством, никто не учитывает потребности своего монарха: топчутся буквально по голове, тычут под нос отвратительные отчеты, из которых следует, что казна пуста, как желудок постящегося монаха, и бессовестно пугают последствиями жуткого безденежья. Но когда король готов работать, готов не щадить себя ради блага народа и отечества — что мы наблюдаем? Мы наблюдаем полное отсутствие придворных на боевом посту. Никого нет. Никогошеньки. Безобразие.

— Граф! Кто-нибудь! — воззвал Юлейн немного громче.

Нет, это первый и последний раз в своей жизни он дал уговорить себя на такую авантюру. Походная жизнь не для него. В шатре сквозит со всех сторон, слуг не дозовешься, еда отвратительная, газеты вчерашние, а когда дует северный ветер, то со стороны лагеря доносится такое крепкое амбре, что приличному человеку впору бежать отсюда куда глаза глядят. И граф вот еще куда-то запропастился.

В шатер заглянуло лицо, а вернее, шлем с ярко-алым плюмажем — это встревоженный охранник решил уточнить, отчего так надрывается его повелитель.

— Пшел вон! — раздраженно рявкнул король и продолжил стенать: — Граф? Граф, где же вы? Откликнется кто-нибудь на зов своего государя?

— Звали, ваше величество? — пробасил чей-то голос.

— А, это вы, Фафут, — обрадовался король. — Хоть одно знакомое лицо. Поверите ли, чувствую себя как странник в пустыне.

— Верю, ваше величество, — вздохнул главный бурмасингер. — Ибо испытываю приблизительно то же самое, с вашего позволения.

— Бурмасингеры — такие же люди, — демократично заметил король. — Ничто человеческое им не чуждо.

— Золотые слова, ваше величество.

— Фафут, я ужасно зол, — поведал король мелодраматическим шепотом. — Меня вытащили из дворца, притащили в какие-то вспаханные поля и заставляют сидеть тут вот уж третьи сутки. Вы не можете мне объяснить, отчего мы не наступаем?

— Объяснить несложно, — пожал плечами бурмасингер. — Мы, ваше величество, дожидаемся новолуния, дабы простой люд не так сильно боялся Зелга да Кассар и уверовал в возможность победы. Позволю напомнить моему королю, что до новой луны силы тьмы особенно могущественны.

— Но ведь Зелг не владеет темными умениями?

— Солдаты и ополчение этого не знают, ваше величество.

— Ах да! Снова забыл.

— Немудрено, ваше величество.

— Вы, Фафут, тоже не выглядите бодрым и уверенным.

— Поясницу протянуло в проклятом шатре… Простите, ваше величество, все никак не освоюсь с этикетом.

— Прощаю, — махнул рукой Юлейн. — Сильно протянуло?

— И волнуюсь ужасно, — невпопад ответил бурмасингер. — Больно сложную композицию затеял господин граф, хоть и негоже мне критиковать его план, да еще и за глаза.

— А как критиковать в глаза, когда его совершенно невозможно отыскать? — резонно вопросил король. — Я тут надрываюсь битых два часа, как глухарь на току. Не нравится мне эта затея и походная жизнь тоже не нравится. Я даже подумал: Юлейн Миротворец или там Юлейн Великодушный — это тоже неплохие имена для грядущей истории. Незачем упираться только в Победоносного.