Фигура Троцкого несколько шаржирована. Грудь вождя по-львиному выпячена, в правой руке у него – чемоданчик-несессер, на котором рычащая надпись «перманентная рррево л ю ц и я» – последние буквы как бы высыпаются на землю, символизируя полемическую письменную активность Троцкого, не умещающегося ни в какие рамки. Наконец, Зиновьев изображен с огромным термометром и огромной же кружкой Эсмарха: шланг медизделия, использующегося для постановки клизм, заканчивается где-то в районе зада ленинградского вождя угрожающим наконечником. Это – тыловые части «Новой оппозиции». Зиновьев выглядит больным. Тема болезни подчеркивается примечанием к подписи к карикатуре на Зиновьева – «он же член общ‑ва помощи больным отцам». Отец Зиновьева, Аарон Радомысльский, родился в 1859 году, ему уже 68 лет, и он живет в Ленинграде: вероятно, Зиновьев где-то жаловался на его болезнь. Радомысльский между тем ненадолго переживет сына: 26 июня 1938 года он арестован в Башкирии, согласно данным региональной Книги памяти (вероятно, он был отправлен туда в ссылку), а реабилитирован в 1940 году – с большой вероятностью, сразу после смерти в возрасте 80–81 года. При этом все три карикатурных персонажа изображены также без искажения черт: они – члены партии, полемика не предполагает гротеска.

Но разрешено карикатурное травестирование телесного облика и одежды. Ивар Смилга на пленуме ЦК и ЦКК 1927 года изображен на двуцветной карандашной зарисовке в виде древнегреческой пророчицы Кассандры: в женской одежде (но с тщательно прорисованными волосами на руках – мужественность Смилги, подчеркнутая этой деталью, и комична, и подтверждена) он стоит у треножника с курениями, прорицая (ил. 31 на вкладке).

Смысл прорицания изложен в развернутой подписи к изображению:

Кассандра-Смилга:

«День печальный настанет и погибнет наша страна».

Удивленный пленум:

«Где же выход, где спасенье?»

Кассандра:

«Мое дело прорицать, ваше – спасать. Горе, горе – спасайся, кто может!»

Несложно понять, что речь идет об эмоциональном выступлении оппозиционера Смилги на пленуме ЦК, занимавшемся в том числе вопросом о допустимости действий оппозиции. Там он предупреждал об ослаблении СССР, правящая партия которого расколота внутрипартийной борьбой. Но соль карикатуры, видимо, не только в этой идее. Рядом с треножником около Смилги – ворон и змея. Это – прямой отсыл к басне Эзопа (приводим далее перевод М. Л. Гаспарова):

«Ворон, не видя нигде добычи, заметил змею, которая грелась на солнце, налетел на нее и схватил; но змея извернулась и его ужалила; и сказал ворон, испуская дух: „Несчастный я! такую нашел добычу, что сам от нее погибаю“».

И это – контекстуализация расстановки сил во внутрипартийной борьбе. Автор показывает, что троцкистов, которые тогда только начали объединяться с оппозиционными группами Зиновьева и Каменева, ждет участь змеи, а ленинградцев – ворона. Но пока что ворон только смотрит на змею, а гибель впереди. При всем этом лицо Смилги, как и положено, не искажено, а острый политический смысл заретуширован и спрятан за стеной формального образования: басни Эзопа входили в гимназическую образовательную программу, во всеобщей советской школе их уже практически не учили.

Обращение к Античности или к учености нередко для графических записок. Например, на шарже Межлаука на Бухарина 1927 года героя сопровождают черепаха – с Античности символ медлительности и бабочка – символ легкости, эфемерности и непоседливости (ил. 32 на вкладке).

Сам Бухарин изображен в примечательно точно драпированном полувоенном френче, в верхнем кармане которого – перьевая авторучка, довольно дорогостоящий в то время предмет; он обут в офицерские кожаные сапоги и подпоясан. Но, если мы правильно расшифровываем изображенное, на Бухарине шейный платок, также элемент роскоши. И эта двойственность, и восклицательный жест – поднятый вверх указательный палец – являются эмблемами расшифровки внутреннего мира Бухарина: он непостоянен, в нем борются противоположные начала, он стремится и к основательности, и к внешним эффектам. Все это просто констатируется, не более. Мало того, эта двойственность и нейтральность отношения к ней подчеркнуты надписью на обратной стороне листка: «Межлаук. Великий маэстро братства путаников». Мы полагаем, что «Межлаук» – просто подпись, а остальное – его характеристика Бухарина от лица большинства участников заседания: «братство путаников» – это отнюдь не «союз врагов», путаник – это всего лишь слабость интеллекта и партийного духа, но не умысел и не преступление. К тому же «маэстро» – это признание элегантности позы, а «великое братство» – указание на то, что Бухарин, конечно, уникум, но путаников в этом мире слишком много, чтобы ошибки были преступлениями. Все это – часть негласных понятий в политическом языке 1927 года: затем язык будет меняться.

Участники заседания, кстати, тоже присутствуют на рисунке в виде неких двух курильщиков трубок снизу. В партийной верхушке трубки ассоциировались со Сталиным и Радеком, и по состоянию на январь 1927 года это, возможно, дополнительный намек: Бухарин на самом деле и с теми, и с другими, его двойственность – политическая, а не только душевная, он не только со Сталиным, но и с оппозицией тоже. Однако лицо Бухарина все равно нормально, не шаржировано, зато картинка весьма подробна, как будто Бухарина, на тот момент еще нисколько не оппозиционера, подозревают в скрытой, потенциальной оппозиционности. И это не совсем мимолетный скетч, все это продумано, пусть и параллельно прослушиванию официальных выступлений на Политбюро. Это политическое размышление: кто такой Бухарин? Что стоит за его яркими и вроде бы одобряемыми партией тезисами? Он бабочка или черепаха?

Даже когда рисунок носит откровенно порнографический по нынешним меркам характер, лицо партийца остается защищенным от искажений. Ил. 33 на вкладке – карикатура чуть более позднего времени: красным карандашом (возможно, рукой Сталина – почерк схож, впрочем, мы мало знаем о том, кто и при каких обстоятельствах ставил даты на графические записках) указано, что тема относится к XVII съезду ВКП(б).

На карикатуре изображен величайший позор Льва Каменева, произносившего на трибуне съезда 5 февраля 1934 года покаяниями с «анатомированием» своих проступков перед партией. Карикатура изображает двух одинаковых Каменевых: один лежит на прозекторском столе, другой – прозектор, отрезающий первому Каменеву пенис. Сцена символической самокастрации подписана так: «Т. Каменев сам себя анатомирует», и означает она превращение давно мертвого Каменева в политический труп и политического импотента. Но и в двух ипостасях мертвый Каменев невозмутим и благообразен: даже и без мужского достоинства он останется негласным членом круга единомышленников-коммунистов. Он двойственен, как и все бывшие оппозиционеры: Каменевых на карикатуре два, и не разобрать, где он настоящий – голый на железном столе или с ножом в докторском халате, активен он или пассивен. Его «внешний» статус низок (директор издательства Academia, издающего античную литературу и сказки, – он не член ЦК и даже не кандидат в члены), «внутренний» сохраняется в каком-то виде, поэтому