Я пожал плечами и побрел, как слепой, прочь — из подвала, из холода, из смерти в смерть, потому что лучше бы онабыла Орой. Тогда бы я мог хотя бы проследить, чтобы ее по-человечески похоронили, тогда бы я мог посвятить себя поиску убийц, тогда бы я страдал, наверное, но все-таки определенность — лучше неизвестности…

Как было бы хорошо, если бы на свете не было сабаи. Не было короткой, обрубающей всякую надежду строчки; тогда бы я обрадовался, увидев в страшном сундуке тело незнакомой женщины. Я бы плясал, наверное, посреди промерзшего подвала, потому что этапогибшая дорога не мне — кому-то другому…

А этот другой плясал бы, увидев в сундуке вместо своей женщины — Ору.

— Господин зи Табор? — обеспокоено спросил отразившийся в зеркале старичок.

— Да, — сказал я старичку, стоящему за моей спиной. — Да, разумеется.

— Вам бы завести сову, — сказал старичок озабочено. — У меня на примете как раз есть птенец, очень хороший птенец, я не предлагаю его кому попало… Сова, господин зи Табор, необходима магу не только для поддержания традиции, о нет…

— Я подумаю, — сказал я равнодушно.

* * *

«Один молодой маг задумал жениться, из пятидесяти претенденток выбрал десять, из десяти — четырех, из четырех — двоих, а уж из этой парочки никак не мог выбрать. Обратился за советом к отцу, тот и посоветовал. Юноша свел невест в одной комнате, дал им набор золотых цацек (кольца, браслет, ожерелье, брошку) и сказал: кому украшения придутся впору и к лицу, того и замуж возьмет. Ушел и дверь за собой закрыл.

Девицы, разумеется, передрались между собой. Рвали друг с дружки украшения (серег он им не дал предусмотрительно, чтобы мочки целы остались), за волосы друг дружку таскали, толкались, брыкались, наконец одна победила, все на себя напялила, а другая в уголок да в слезы… Кого наш герой за себя взял? Конечно, ту, что проиграла. Зачем ему жена-драчунья, жена-победительница?..»

* * *

В зале приглушенно гудели голоса — как будто улей накрыли большой подушкой; кажется, посетителей было больше, чем я рассчитывал. Может быть, праздник или памятная дата? И вообще, который час?

Будто отвечая на мой вопрос, в зале заухала механическая сова. Девять раз. Значит, девять вечера; к префекту я пришел, помнится, в полдень… Где же меня носило все это время? Восемь с половиной часов, уместившиеся между посещением подвала под префектурой — и этим вот девятикратным уханьем?

Я отодвинул бархатную портьеру, прикрывающую вход в зал. На меня не обратили внимания — по крайней мере в первую секунду — только чья-то сова, дремавшая на спинке стула, приоткрыла круглые глаза.

Господа маги отдыхали.

Господа маги пили и закусывали, пыхтели трубками, и сизый дым как-то уж слишком живописно струился под потолком — наверняка кто-то специально забавлялся, конструируя воздушные замки.

За маленьким столиком в глубине зала одиноко сидел человек в черном.

— Здоровья вашей сове, Табор! Когда же вы воспользуетесь заклинанием, дорогой друг? Все уже соскучились в ожидании следующего розыгрыша…

Я не обернулся. Я уже шел через весь зал — шел, натыкаясь на стулья.

— Эй, счастливчик Табор! Вы не очень-то вежливы сегодня! Уж не захворала ли ваша сова?

Я мигнул; кажется, обыкновенный трубочный дым выедал мне глаза. В какой-то момент померещилось, что столик пуст — кто шутит со мной?! Неужели мое собственное воспаленное воображение?

Нет, человек в черном все так же попивал из своего бокала. Человек в черном. Женщина…

Меня по-дружески схватили за рукав; не глядя, я освободился.

Отпрыгнул с моей дороги мальчик-слуга.

Я уже бежал. Сбитые мною стулья не спешили падать — по-бальному вертелись на одной ножке, собираясь рухнуть с возможно большим грохотом; даже сбитый со стола стакан еще не долетел до паркета — парил, живописно расплескивая красную жидкость на скатерть, на пол, на чьи-то башмаки…

Женщина наконец-то посмотрела на меня.

О ужас! Целое мгновенье мне казалось, что таподнялась из сундука, каким-то образом выбралась из подвала и явилась в клуб, чтобы меня разыграть…

Карие глаза, испуганные и радостные одновременно. Веки, подкрашенные разными красками — коричневой и золотистой.

— Ора?!

— Хорт, — она счастливо и укоризненно улыбалась. — Ну что же вы… сперва заставляете меня ждать и волноваться сова знает сколько, потом врываетесь, будто сумасшедший, на нас же все смотрят, вы только оглянитесь!

За моей спиной рушились, грохоча, сбитые на бегу стулья.

— Ора…

— Да что с вами? — она перестала улыбаться.

— Ора Шанталья… это вы?

Она пожала плечами — уже с раздражением:

— Ради совы, Хорт… вы поставили меня в неловкое положение.

Меня тронули за плечо; я обернулся. Господин председатель смотрел обескуражено, на плече у него топталась сова, за спину прятался мальчик-слуга.

— Господин зи Табор, как я рад вас видеть…

— Прошу прощения, — сказал я деревянно. — Приношу свои извинения тем господам, кого я случайно… готов восполнить ущерб…

— Ну что вы, — председатель покачал головой. — Дорогой Хорт, человек, долго владеющий Карой, становится порой совершенно невыносимым в общении, все мы это знаем… Я подошел спросить, не нуждаетесь ли вы в помощи клуба?

— Спасибо, — прошептал я.

Весь зал смотрел на меня. Сильные и слабые, знакомые, незнакомые, смутно знакомые, полузнакомые…

Я кашлянул:

— Господа… Прошу прощения. Приношу свои извинения всем, кого обидел…

Сидящая Ора смотрела на меня снизу вверх. Без улыбки.

Я взял ее за руку и, не глядя по сторонам и не слушая реплик, повел к выходу.

Она почти не сопротивлялась.

* * *

Ее рука была в моей руке.

Теплая. Живая.

Остальное не имело значения.

— Где вы остановились?

— Хорт, ради совы… Что случилось? Вы покарали Препаратора? Нет, вы не покарали, ваша Кара при вас… Значит, Голый Шпиль — не Препаратор? Или вы не смогли отыскать его? Что случилось, не мучьте меня, вы ведете себя странно…

— Где вы остановились?

— Второй месяц живу в «Отважном суслике»… На что-то более приличное у меня не хватает денег…

Я перевел дыхание. Опять «Суслик»… Знак? Случайность?

— Куда вы меня тащите? Вы знаете, где «Суслик»?

— Я сам там когда-то жил… Ора, давайте помолчим. До «Суслика» — просто помолчим, ладно?