— Еще тайники есть, выходы к воде, тоже на случай осады или гонца выпускать.

— У Водовзводной есть тайник, — похвастался свежеприобретенными знаниями Данила.

— У некоторых башен есть колодцы, иные — с водой, иные — сухие. Сухие они потому, что не для воды делались, а в них на разной глубине есть дыры, через которые попадают в подземные ходы. Для того приходится лестницу или веревки спускать.

— Ну, веревок ты набрал — на весь Кремль станет, — глянув на тугой мешок, заметил дьяк.

— А то еще есть ходы в стенах, верхние и нижние. Они, сказывают, все кремлевские башни соединяют. Сам не проходил, но верные люди так говорят.

— Лабиринт, — произнес дьяк.

Богдаш покосился на Данилу. Он знал, что у товарища в голове хранится прорва всяких ненужных знаний. И время от времени они, словно проснувшись, дают о себе знать.

— Это ходы перепутанные, из эллинской гиштории, — шепнул Данила. — Потом нарисую… Стой!

— Что тебе? — спросил Башмаков.

— Мы тогда здесь вроде не проходили! Кума, ты куда ведешь?

— Да проходили, — голосом, каким говорят со смертельно надоевшим человеком, отвечала она. — Вон, глянь направо — через эту дыру мы зашли в ход, где провалились. Коли хочешь — полезай, ищи две наши ямы!

— И полезу…

— Угомонись, до лестницы еще два, не то три поворота.

Наконец нашли лестницу, нашли и палку, которой удобно было отжимать дверь, спустились в каменные палаты, Сарыч поднял факел повыше и осветил в беспорядке лежащие ядра.

— Ты сюда хотел? Ну, вот, привела, — сказала Даниле Настасья. — И что же? Нет тут ничего путного!

— Тут ядра и колодец, — возразил Данила. — Которые Бахтияр покойный поминал.

— Он еще мышь поминал. А до Беклемишевской башни, сдается, далековато — ведь мы все больше к Спасской поворачивали, — заметил Богдаш.

— Мышь я как будто видел.

— Где?! — изумился Богдаш.

— У княжича пятно на роже, вроде мышонка.

— Тебе не померещилось?

— Есть у него такое пятно, — подтвердила Настасья. — Ничем не вывести.

— Стало быть, он и убил Бахтияра, — задумчиво сказал Башмаков. — А что, Соболев, не было ли при том и тебя?

Подьячий отвернулся.

— Был, твоя милость, — уверенно ответил вместо него Данила. — Потому-то Бахтияр и посылал меня в Приказ тайных дел, а не в Разбойный. Знал, бедный, что в Разбойном правды не добиться — Соболев не даст хода розыску, тем все и кончится.

— А отомстить за себя хотел, — добавил Богдаш. — Что бы там попы не толковали, а отомстить за предательство — святое дело!

— Так! — подтвердила Настасья.

И впервые после того, как сбежал Афонька Бородавка, они поглядели друг на дружку.

Башмаков прошелся взад-вперед, подтолкнул ногой небольшое ядро, оно не поддавалось, он нажал посильнее и прокатил ядро вершка на два. Стенька из любопытства проделал то же самое, и Башмаков усмехнулся его неуемности.

— Степа, узнаешь место? — спросил дьяк.

— Да, батюшка Дементий Минич, сюда мы с Мироном попали, когда по колодцу спустились. Там в стене ступеньки, но лезть было страх как боязно. Сорвешься — костей не соберешь.

— Показывай колодец!

Данила устремился за Стенькой первым, Богдаш — следом. Сарыч преспокойно ждал, пока им надоест бросать вниз кирпичные обломки, чтобы хоть как-то определить глубину, и мастерил веревочную петлю. Башмаков, присев тут же на ядро, деловито перезаряжал пистоль.

— Не булькает, сухой, стало быть, — сообщил Богдаш. — Ну, полезу я, что ли?

Но Данила не мог допустить, чтобы другой человек, пусть даже надежный товарищ Желвак, первым проверил его догадку. Он нырнул в петлю, затянул ее под мышками, сунул за пояс факел и ногами вперед стал вползать в колодец. Ступеньки нашарил не сразу, а потом в голове осталось лишь одно — движение, осторожное и непрерывное. Даже боль в плече словно растаяла от непомерного волнения.

Когда он сполз примерно на сажень, то услышал стук — стук неравномерный, то почти разом два удара, то после краткого перерыва — поочередно. Стук словно пробивался сквозь землю и камень, внушал тревогу, однако Данила усмехнулся — примерно такого он и ожидал…

Он спустился по меньшей мере на шесть сажен. Наконец нога попала в пустоту. Данила поднял голову, увидел в свете факела три лица — Башмакова, Желвака и Сарыча, — и крикнул, что, кажись, нашел вход в нижние подвалы.

Влезть туда оказалось несложно — просто Данила не знал, что кто-то разумный использовал вбитые в камень железные скобы и привязал к ним толстые веревки, за что хвататься. Когда удалось разжечь факел, он увидел это усовершенствование и сообщил наверх. После чего снял с себя петлю и, не дожидаясь, пока начнет спускаться Сарыч, пошел по очередному короткому ходу. Под ногами трескались и разваливались осколки старинных изразцов. Наконец он увидел дверь.

— Ну, Господи благослови! — толкнув ее ногой, сказал Данила.

Дверь отворилась, и он вошел в помещение, которое его сперва порядком смутило.

Это была огромная продолговатая каменная палата с достаточно высокими белокаменными сводами, чтобы поместились два яруса с деревянными помостами. И в ней было довольно светло, чтобы Данила мог обойтись без факела.

Стук, то сдвоенный, то раздельный, повторялся в дальнем углу. Данила бесшумно прошел вдоль стены и увидел мастерскую.

В деревянные столбы, подпиравшие помосты, были вбиты толстые гвозди, на них висела всякая загадочная железная утварь и одежда. На лавках громоздились мешки и короба. Был и стол, с толстыми ногами, с огромным подстольем — не иначе, дубовый. На столе Данила увидел моток проволоки. Проволока была толщиной с его мизинец, и уже не требовалось подсказки, чтобы понять — медная. Там же лежала кучка нарубленных медных кусочков.

Возле стола трудились два здоровенных мужика — каждый, коли взвешивать, потянул бы не менее восьми пудов. В плечах они были — как два Данилы, а его Господь плечами не обделил, и в заду каждый — как ядреная боярыня.

Мужики лупили молотами по большим и довольно высоким колодам, но не просто так — сперва они что-то на тех колодах укладывали, приспосабливали, и лишь тогда били что есть силы. У каждой колоды стояло по ведру, куда они вытряхивали свои произведения.

Данила вздохнул — он настолько не верил своей догадке о подземной мастерской, где чеканят воровские деньги, что никогда бы не сказал о ней вслух, ему все чудилось, будто такого быть не может. Уж где-где, но под Кремлем!.. Однако ж откуда-то они брались в Москве, брались в немалых количествах, и если сперва медный рубль шел в одной цене с серебряным, как и было задумано, то теперь на торгу серебряный уж соответствовал двум медным, и народ, чая от этого разнобоя в деньгах немалые беды, клял втихомолку тех, кто затеял делать медные деньги.