30 октября 1972 года

В понедельник утром она прибежала, уже недовольная тем, что это ей приходится бегать к нему, а не наоборот. Помнила, конечно, почему они договорились встречаться на квартире у него, а не у неё, но всё равно злилась. Мог бы хотя бы предложить по очереди друг к другу по утрам бегать, эскимос чёртов!

Вообще, понедельник не задался. Его руки казались ей сегодня неприятно цепкими. Это когда она села на кушетку почитать, а Серёга подсел к ней, обнял за плечи и полез целоваться. Сначала просто целовались, а потом он залез к ней под рубашку, а ей сегодня этого не хотелось. Вот тогда и показалось, что руки у него цепкие. Даже рассердилась. Вырвалась из его рук, сказала, что ей ещё к Леське сбегать нужно, переоделась и убежала.

Решила, действительно, к Леське забежать. Очень хотелось пожаловаться на него и спросить у неё совета. Леська выслушала её и пожала плечами.

— А ты сама не понимаешь, чего он хочет?

На её вопрос: «А что делать?» — Леська опять пожала плечами.

— Если не хочешь, чтобы это случилось, просто перестань ходить к нему.

— Понимаю… — Она вздохнула. — Можно, конечно, и не ходить… А он тогда к Галке подкатит. Мне кажется он ей нравится...

— Не знаю, Юлька, что лучше… Это тебе самой решать. Если не будешь показывать ему, что он тебе нужен, то может и в самом деле на другую переключиться. У мальчишек это быстро делается. А если продолжишь ходить, то всякое может случиться.

Помолчали, потом Леська грустно говорит:

— Слушай, мне ведь придётся школу сменить. Нам уже ордер и ключи от новой квартиры вручили. Завтра переезжаем.

— Поздравляю… А зачем школу менять?

— Далеко это. На другом конце Москвы. До конца недели поезжу, конечно, но мама планирует уже в следующий понедельник в той школе меня зарегистрировать. Быстро как-то всё случилось…

— Чёрт, плохо как… А телефон? К кому телефон перейдёт?

Леська вздохнула и покачала головой.

— Ни к кому. Оказалось, нас не всех расселяют. Гончаренки пока что на месте остаются. Им все наши комнаты отходят. И телефон тоже за ними остаётся…

— А как же?…

Леська мрачно усмехнулась:

— А вот так. Письма будем друг другу писать…

***

Не пошла она к нему утром во вторник. Сначала хотела позвонить, но передумала. Решила, что пусть он сам звонит. Ему нужнее!

Серёга не позвонил. И в школе не подошёл, не спросил, в чём дело, почему не пришла. Даже не глядел в её сторону. На переменах выходил из класса и бродил по коридору или вообще спускался на первый этаж. А всё потому, что к нему и к ней ребята с вопросами приставали. Всех интересовал тот случай в сквере. Она рассказывала, конечно. А что тут такого? Серёга же не запрещал. Взрослым она не собиралась говорить. Понимала, что тут по всякому может повернуться. Кто-то что-нибудь не так поймёт, и потащат его в милицию. Избил-то он этих двоих очень сильно.

Всю неделю он с ней в молчанку играл. Она к субботе уже и забывать начала, из-за чего у них размолвка возникла, а он всё не подходит и не смотрит на неё. Томка к ней в субботу подкатила, когда из бассейна возвращались. Спросила, не поссорилась ли она с ним. Юля ответила, что нет, не поссорилась, но тут же насторожилась. С чего бы это у Томки в голове такие ненужные вопросы возникли? Разговорила её и быстро выяснила, что та не для себя старалась, а для Галки Ивановой. Это та её подослала. Попользовалась её душевной простотой, так сказать.

Закончилась молчанка в понедельник, когда Лариса пересадила Серёгу назад на освободившееся после Леськи место…

***

Что только Юля не передумала за прошедшее время. Первые дни злилась, конечно, сильно. Она, что ли, виновата? Не нужно было руки распускать, тогда и она не вспыхнула бы! Потом пришла мысль, что и её вина здесь есть. Совсем небольшая, но есть. Нужно было в первый же день показать ему, что она не такая, и твёрдо держаться этой линии. Так нет же, сначала решила, что ничего страшного не случится, если он её разок поцелует, потом ей самой понравилось, а потом как-то так случилось, что она «не заметила», как его руки оказались у неё на груди! Вот здесь бы решительно дать по этим рукам, но что-то помешало. А он и рад стараться! Под рубашку полез и уже голую грудь начал трогать, а потом и вовсе губами туда полез!

Весь четверг злилась на его упрямство! Десять раз порывалась сама позвонить! Только для того, чтобы высказать ему всё, что она о нём думает. Не позвонила, но только потому, что подумала, что он ещё чего доброго решит, что она сдалась и хочет извиниться.

А к вечеру четверга в голову пришла и другая мысль. Подумала, что опекунша Серёги могла из командировки вернуться, а он при ней стесняется по телефону разговаривать и поэтому не позвонил. Нет, ну а что? Разве так не бывает? Хотела тут же позвонить и намекнуть ему, что больше не сердится, но, как назло, телефон мама заняла. Они с дядей Костей по поводу Зойки и её планов на будущее разговаривали. Та, похоже, скоро замуж выйдет. Они если начнут, то могут два часа на телефоне провисеть. Ждать, когда они наговорятся, дело безнадёжное. Никаких нервов не хватит. Решила про себя, что завтра утром позвонит, и уселась за уроки.

Утром в пятницу ещё раз позвонила, но никто трубку не поднимал. Она десять гудков прождала, прежде чем положить трубку. Не может ведь такого быть, что он так крепко спит, что телефон не слышит? Нет, не может. Значит, его нет дома! Где-то шляется! Где, спрашивается?

***

К понедельнику Юля сдалась! Ну не может она, оказывается, без этого эскимоса! Привыкла уже к нему. Да и его вина в их размолвке к понедельнику стала казаться какой-то совсем уж маленькой и незначительной, а своя собственная вина, наоборот, сделалась огромной. Чего, спрашивается, вспыхнула? Если позволяешь парню многое, то чего удивляешься, что он ещё большего захотел? Дура!

Это у неё от деда с бабушкой такой вспыльчивый характер. Внешне на казачку совсем не похожа, а вот характер типично казацкий. Мама