– О боги… – вздохнул Эш, и его рот захватил мой. Он проник языком между губ, заставляя их открыться. Вскоре его поцелуи стали более страстными и настойчивыми, но другого я и не желала.

Глава двадцатая

Я появилась из черного зеркала, смеясь над глупой шуткой. Смешной была даже не сама шутка, а полное неумение Эштона рассказывать что-либо смешное.

– Я нашла твой главный недостаток, – сказала я ему, а мои щеки раскраснелись от приятного возбуждения. – Тот самый, который тебе показало зеркало. – Я быстро смахнула с рукавов мелкие блестки, упавшие на меня с крыльев пикси. – Ты не сможешь пошутить, даже если от этого будет зависеть твоя жизнь. Так что теперь я довольна! – усмехнулась я.

В ответ я не услышала ни слова. Ни возмущений уязвленной гордости, ни заразительного смеха Эштона.

Мне стало не по себе. Я развернулась и поняла, что нахожусь в комнате одна.

– Эш? – позвала я его и быстро подошла к порталу.

Я заглянула в стекло, отчаянно надеясь разглядеть в нем его. Постепенно передо мной возник силуэт. Я заметила блеск золотых доспехов и окровавленный меч в своей руке. Как и в прошлый раз на мне была корона с шипами. Победа была за мной. Я стояла на краю полуразрушенной башни. Отец был рядом. От рокового падения его отделял всего один шаг. И когда его тело рухнуло вниз, я заметила на своих губах улыбку.

– Нет… – я вздрогнула и обхватила себя руками. Мрачные образы напугали меня, я отступила и зажмурилась. «Это все ненастоящее», – сказала я себе. Это не было правдой. Однако корона могла оказаться на моей голове только после смерти отца.

Вдруг налетел порыв ветра и из зеркала вылетел Эш в облике совы. Он пронесся по комнате, расправив свои серебристо-белые крылья.

– Эш? – пробормотала я, хмуря брови.

В полном замешательстве я стала бродить по комнате за ним следом, пока он не уселся на заваленный бумагами стол Леандра.

Я остановилась у окна. Наступил вечер, а вместе с ним пришла гроза. Черные тучи заволокли небо. По земле размеренно стучали капли дождя. Я вздохнула: не ожидала, что мы проведем в Янтарном дворце весь день.

Мой взгляд упал на белую сову и на ее горящие магическим светом янтарные глаза. Душа наполнилась грустью: теперь я в ней видела не мою крылатую спасительницу, а человека, похитившего мое сердце. Жестокость проклятия, наложенного на Эша, сильно мучила меня. Груз, тяготивший мою душу, не мог сравниться с тем, что пришлось пережить ему.

Я сдержала слезы и решила не омрачать то счастье, которым были наполнены наши сердца. Поэтому постаралась улыбнуться и сказала:

– Ну что ж. Думаю, нам пора встретиться с Семеркой.

Сова ухнула и наклонила голову. Помня об осторожности Эштона, я задернула зеркало черным шелком, и оно исчезло под покровом.

Выйдя в коридор, я услышала шум, доносившийся из обеденного зала. Я поспешила к лестнице, звуки голосов зазвучали громче. Кажется, там началась ссора.

Когда я спускалась, стулья заскребли по деревянному полу. Ссора переросла в потасовку. Слышалось рычание и крики возмущения, стоял такой гвалт, что я не могла понять, кому эти голоса принадлежали. Раздался звон разбитого стекла. Стены затряслись от сильных ударов. А затем наступила тишина.

Затаив дыхание, я остановилась в дверях и осторожно заглянула в зал.

Стол ломился от угощений. Жареные цыплята, вареная картошка, дымящиеся котелки, до краев наполненные ароматной похлебкой. Я увидела только что испеченный хлеб, с десяток тарелок с сыром и фруктами, которые казались мне совершенно диковинными, хотя в нашем королевстве на стол всегда подавалась самая лучшая еда.

Меня удивило, что к этим яствам до сих пор не притронулись, кубки с вином стояли наполненными… А на полу валялись перевернутые стулья и разбитые кувшины с вином, осколки которых разлетелись по всей комнате.

Маги бродили по залу, их лица были либо бледными как смерть, либо красными от гнева.

Леандр вошел в обеденный зал, даже не обратив на меня внимания, настолько сильно он был погружен в свои мысли. Подойдя к очагу, он вдруг прижал ладонь ко рту. Нечто потрясло его настолько сильно, что он потерял присущее ему самообладание. И что бы это ни было, оно, похоже, и посеяло здесь настоящий хаос.

И хотя в воздухе по-прежнему витала атмосфера яростной ссоры, закончившейся всего несколько секунд назад, я чувствовала, как мрачное уныние окутало всех нас. Я сжала пальцы так крепко, что побелели костяшки. Мрачные взгляды магов и их хмурые лица пробудили во мне прежние страхи, вернулась неуверенность.

Эссгард пересек обеденный зал и остановился у края стола. Он присел на корточки, поднял упавший стул, затем подтащил его к камину и поставил около каменной стены.

С тяжелым вздохом маг уселся на него. Когда он наклонил голову, волны блестящих черных волос скрыли половину его лица. Он откинул волосы назад, пригладил их своими украшенными татуировками пальцами, и в этот момент я увидела его темно-бордовые глаза – они были пустыми от горя.

Высокая фигура Акрона возвышалась у окна. Он стоял, сложив руки на груди. Затем опустил их на подоконник и прижался лбом к стеклу. Я повернулась к Туриаду. Он с мрачным видом замер в углу и тер покрытой символами ладонью лоб.

Они все казались… подавленными.

Ромни прошел мимо них, держа в руках тарелку, наполненную дымящимися деликатесами. Он поднял опрокинутый стул и подтащил его к обеденному столу. Поставив блюдо на стол, маг навис над кушаньями и окинул их оценивающим взглядом.

– Мм… – протянул он, взяв котелок и ложку. – Похлебка выглядит весьма соблазнительно.

– Ром, – простонал Миллиндрел, останавливаясь рядом со своим братом-близнецом. – Как ты можешь есть в такой момент? – он с неодобрением посмотрел на Ромни.

Но Ромни не обратил на брата никакого внимания и уселся за стол. Он вонзил вилку в мясо и, отрезав кусок цыпленка, отправил его себе в рот.

– Мил, даже если мир, который мы все знаем, ждет неминуемая гибель, – наконец пробурчал он, отрывая кусок хлеба, – это не означает, что я не могу пообедать. – Он тщательно обмакнул хлеб в мясной соус и с удовольствием стал жевать его. – Кроме того, – добавил он, вскинув брови, – нам нужно набраться сил перед тем, что нас ждет.

– Ничего нас не ждет, – процедил сквозь зубы Леандр. – Если только в твоем воображении. – Он говорил тоном, не терпящим возражений, а его лицо оставалось суровым.