Розали внезапно замолчала и стиснула зубы. Это привело меня в чувство, и я поняла, что ужасная часть истории приближается. Как Розали и обещала, счастливого конца не будет. Может, поэтому в Розали гораздо больше горечи, чем в остальных: ведь она почти получила то, что хотела, прежде чем перестала быть человеком.

– В тот вечер я зашла в гости к Вере, – прошептала Розали. Лицо у нее было гладкое, как мрамор, и такое же твердое. – Ее маленький Генри был просто прелесть: все время улыбался, на щечках ямочки – он только научился сидеть. Когда я уходила, Вера проводила меня до дверей, держа сына на руках, а муж шел с ней рядом, обхватив за талию. Он поцеловал Веру в щеку, думая, что я не вижу. Мне этот поцелуй не понравился. Ройс целовал меня как-то по-другому… не так нежно… Я отмахнулась от этой мысли. Ройс – мой принц. И когда-нибудь я стану королевой.

В лунном свете плохо видно, однако мне показалось, что белоснежное лицо Розали побледнело еще больше.

– На улице стемнело, включили фонари. Я даже не думала, что уже так поздно. – Розали продолжала рассказывать едва слышным шепотом. – А еще холодно. Очень холодно для конца апреля. Свадьба должна была состояться через неделю, и по дороге домой я переживала за погоду – это я очень хорошо помню. Я помню все, что случилось в тот вечер, каждую мелочь. Я так цеплялась за эти воспоминания… в самом начале. Тогда я больше ни о чем думать не могла. Вот и запомнила все это, хотя столько приятных воспоминаний совсем стерлись…

Она вздохнула и снова зашептала:

– Да, я за погоду переживала… хотела, чтобы свадьба состоялась непременно на улице. До дома оставалось всего несколько кварталов, когда я услышала их – несколько мужчин под сломанным фонарем слишком громко смеялись. Пьяные. Я пожалела, что не позвонила отцу и не попросила встретить меня: так близко от дома провожатый казался излишним. А потом он позвал меня по имени.

«Роза!» – закричал он, и остальные глупо захохотали.

Я и не заметила, что пьянчужки хорошо одеты: это был Ройс с дружками; все – сыновья богатых родителей.

«А вот и моя Розочка!» – закричал Ройс и засмеялся так же глупо, как и остальные. – «Ты опаздываешь. Мы замерзли, ты нас заставила слишком долго ждать».

Никогда раньше я не видела его пьяным. Время от времени, на вечеринках, он выпивал пару бокалов. Говорил, что не любит шампанского. Я не подозревала, что он предпочитал кое-что покрепче.

У него появился новый приятель, – друг какого-то друга приехал из Атланты.

«Ну что, Джон, говорил же я тебе! – завопил довольный Ройс, хватая меня за руку и притягивая к себе. – Разве она не лучше всех твоих персиков из Джорджии?»

Тот, кого он назвал Джоном, был загорелым и черноволосым. Он оглядел меня, словно кобылу на торгах.

«Трудно сказать, – протянул он с южным акцентом. – Все закрыто одеждой».

Они засмеялись, и Ройс смеялся вместе с ними.

Вдруг он рванул с меня жакет – который сам же мне и подарил. Медные пуговицы посыпались градом и разлетелись по мостовой.

«Роза, покажись-ка!» – Ройс снова засмеялся и сорвал с меня шляпку. Шпильки вырвали мне волосы с корнем, и я вскрикнула от боли. Кажется, парням понравилось – понравилось, как я кричу от боли…

Розали вдруг посмотрела на меня, словно только что вспомнила о моем присутствии. Мое лицо наверняка было таким же белым, как у нее – а то и зеленым.

– Не стану заставлять тебя выслушивать остальное, – тихо сказала она. – Они оставили меня на улице и ушли, все еще смеясь. Подумали, что я умерла. Дразнили Ройса, говорили, что ему придется поискать новую невесту. Он засмеялся. Ответил, что сначала ему придется научиться терпению.

Я лежала на дороге и ждала смерти. Дрожала от холода и удивлялась, что замечаю это – ведь боль заслоняла все. Пошел снег, а я все не умирала. Я молила о смерти: чтобы она пришла и прекратила мои мучения, а смерть все медлила…

Меня нашел Карлайл. Почуял запах крови и решил выяснить в чем дело. Я помню, что немного злилась на его попытки привести меня в чувство. Мне никогда не нравился доктор Каллен, его жена и ее брат – Эдвард тогда притворялся братом Эсми. Я огорчалась, что они все красивее меня, особенно мужчины. Но Каллены нечасто бывали в обществе, поэтому я видела их всего пару раз.

Я подумала, что умерла, когда Карлайл поднял меня с земли и побежал – с такой скоростью, словно мы летели по воздуху. А боль все не уходила…

А потом я оказалась в ярко освещенной, теплой комнате. Сознание плыло, и я была рада, что боль притупляется. Вдруг что-то острое врезалось в тело: в горло, запястья, лодыжки. Я в панике закричала. Подумала, что Карлайл хотел меня помучить. Внутри разгорелся огонь, и я больше ни о чем не могла думать. Умоляла Карлайла убить меня. Когда Эсми и Эдвард пришли домой, их я тоже умоляла убить меня. Карлайл сидел рядом со мной. Держал за руку и извинялся, обещал, что боль пройдет. Он рассказал мне обо всем, и иногда я прислушивалась к его словам. Рассказал, кто он такой на самом деле и в кого превращаюсь я. Его словам я не поверила. Он извинялся каждый раз, когда я кричала.

Эдварду это все не понравилось. Помню, как они обсуждали меня. Иногда я переставала кричать: что толку? Кричи не кричи – легче не становится.

«Карлайл, о чем ты только думал? – говорил Эдвард. – Ведь это же Розали Хейл!»

Розали безупречно изобразила раздраженный голос Эдварда.

– Мне не понравилось, как он произнес мое имя – как-то неприязненно произнес.

«Не мог же я позволить ей умереть, – тихо ответил Карлайл. – Это было бы слишком – слишком ужасно, слишком большая потеря».

«Понимаю», – сказал Эдвард – как мне показалось, с презрением. Я разозлилась. Ведь тогда я еще не знала, что Эдвард мог заглянуть в голову Карлайла.

«Это было бы слишком ужасно. Я не мог ее оставить», – шепотом повторил Карлайл.

«Разумеется, не мог!» – согласилась Эсми.

«Люди умирают каждую минуту, – жестко напомнил ему Эдвард. – Тебе не кажется, что ее очень легко узнать? Кингам придется организовать тщательные поиски – хотя никто не заподозрит этого поганца», – прорычал он.

Я обрадовалась, когда поняла, что они знают о вине Ройса.

Тогда я еще не понимала, что все уже почти закончилось: ко мне возвращались силы, и именно поэтому я могла сосредоточиться на разговоре. Боль уходила из кончиков пальцев.

«Ну и что мы с ней будем делать?» – спросил Эдвард – как мне показалось, с отвращением.

Карлайл вздохнул: «А это уж пусть она сама решает – может быть, захочет пойти своей дорогой».

Хотя я не вполне поверила тому, что он мне рассказал, его слова привели меня в ужас. Моя жизнь окончена и обратного пути нет. И мысль об одиночестве была невыносима…

Боль, наконец, отступила, и они опять объяснили мне, кем я стала. В этот раз сомнений не оставалось. Я почувствовала жажду, кожа затвердела, а глаза покраснели.