Дом спасла невероятная железная дверь, толщиной в сантиметр и по периметру окованная железной полосой. Маша сняла с засова еще два амбарных замка, они вошли в дом. Пыль, паутина по углам и дохлые мухи на подоконниках.

После похорон бабушки Мария Ивановна впервые приехала в этот дом и первым делом распахнула окна.

Вилена стояла в дверях и чихала.

– Надо проветрить, – сказала Мария Ивановна, – слишком пыльно.

Она зашла за печку, пошарила в небольшом кухонном столе и взяла старый ржавый нож, за рукав втянула Вилену в комнату и заложила нож за наличник двери. Потом расстегнула пуговицы на ее плаще, помогла его снять и повесила его на крючок у двери. Виленку же за руку провела к столу у окна и посадила на скрипучую кушеточку.

Выглянув на улицу, она увидела направляющуюся к их дому согнутую старуху в болоньевом плаще, натянутом поверх телогрейки, валенках и черном платке. Мария Ивановна не видела лица из-за надвинутого платка, но и без того знала, что это сестра отца, тетка Евдокия. Мария Ивановна отвернула воротник куртки и вытащила три швейных иглы, быстро обошла окна и вставила по игле в каждую раму.

Скрипнула калитка, громыхнула дверь в сенях, заскрипела, отворяясь, железная дверь в дом, и вдруг все стихло. Мгновение ничего не было слышно, и потом слабый старушечий голос проскрипел:

– Марьюшка, с приездом.

– Добрый день, теть Дусь, – отозвалась Мария Ивановна и открыла внутреннюю дверь. На самом пороге, еще более склонившись, стояла тетка Дуся и, вывернув голову, смотрела на племянницу. Но Мария Ивановна не спешила приглашать в горницу.

– Что-то спину прихватило, – пожаловалась старуха. – Не посмотришь?

– Сейчас не могу, – встревоженно сказала Мария Ивановна, видно было, что ей очень не хотелось впускать тетку в дом.

Старуха сделала шаг назад и, чуть разогнувшись, цепким взглядом окинула комнату, увидела отрешенную Вилену у окна.

– Твоя девка-то?

– Моя, – сказала Мария Ивановна и попыталась выдавить старуху в сени, прикрывая за собой дверь.

– Ученая ты, Марьюшка, – проскрипела старуха, – вижу, первым делом охорон поставила. Поглядим, чему тебя Марфа выучила.

– Глядите, да глаза берегите, – резко сказала Мария Ивановна. – И Людке накажи.

– Да уж передам. – Тетка Дуся повернулась к выходу и пошаркала валенками, потом через плечо бросила: – А девка порченая, что ли?

Мария Ивановна вдруг рассвирепела:

– Не твоего ума дело, старая! Сама разберусь!

– Ну, разбирайся, разбирайся! А я тебя предупреждала, когда ты за своего выходила.

Мария Ивановна с треском захлопнула дверь в сени и накинула крючок.

– Зашевелились, вороны, – проворчала она, – прибраться не дадут.

Она сходила к колодцу через дорогу от дома и принесла два ведра воды. Пока шла до колодца, пока крутила ручку, поднимая мятое ведро на здоровенной цепи, и шла обратно, чувствовала недобрый взгляд от третьего дома, но оглядываться не стала. У самой калитки пробормотала тихонько что-то и плюнула себе под ноги. Ощущение взгляда сразу пропало, а Мария Ивановна, удовлетворенно улыбнувшись, вошла во двор.

Время обеда уже прошло, они наскоро перекусили тем, что с собой привезли. Много ли им было надо, но Мария Ивановна тщательно следила за рационом Вилены и голодать не позволяла. Она растопила печь, прогревая два года не топленный дом. Развесила, просушивая, тюфяки и одеяла. Все это время Вилена сидела сложив руки и смотрела задумчиво в окно на распускающуюся зелень. Уже в сумерках Мария Ивановна подбросила дров в печку и, укладывая Вилену, как в детстве подоткнула одеяло.

– Спи. Я должна сходить по важному делу. – Она вышла в холодные сени и, присев на скамейку у дощатого стола, задумалась. Что хотела тетка Дуся? Зачем она приходила? На Вилену посмотреть? За колбасой или вечной деревенской валютой – бутылкой водки? Нет, это все не то. И ведь она сразу заметила, что с Виленой непорядок. А может, знала? Может, и знала. Ведь шла бы с добром, смогла бы войти в горницу, а то как ее скрючило! Очевидно, что тетка приходила на разведку.

Мария Ивановна сидела в сенях. Ночь ей предстояла сложная. Надо было подготовиться. Она знала наверняка, что подвести Вилену к родам она сможет только здесь – на родной земле, что безучастие ее небеспричинно – наведенную порчу Мария Ивановна заметила сразу, да только источник не нашла. Противостояла сколько могла, снимала лишнее напряжение с дочки, при этом перебирала все возможное окружение знакомых, друзей, приятелей. Ничего. И вот теперь вроде бы она нащупала тоненькую ниточку истекающей ненависти. Ее двоюродная сестра.

Кажется, ну что им делить? Оказалось, было. Вот та отправная точка! Их брак с Германом Стахисом, врачом районной больницы в Рязанской области, работавшим там по распределению из Москвы.

Отец Германа Исайя Иоахимович, более известный как Исай Ефимович Стахис, дед Вилечки, был известнейшим стоматологом в Смоленске. Он родился в Варшаве, когда Польша входила в состав Российской империи, окончил медицинский факультет в Варшавском университете, где защитил диссертацию по челюстнолицевой хирургии, прекрасно знал три иностранных языка: русский, польский и немецкий, но дома иногда говорил на идише. Чтобы не забыть. Его и Ольгу Яковлевну забрали в роковом тридцать седьмом, и они провели на Колыме шестнадцать лет, потом их реабилитировали в пятидесятых. Исай Ефимович много разъезжал по стране и наконец осел в Москве, защитил докторскую диссертацию. Впоследствии он достиг должности второго профессора кафедры и умер от острого инфаркта во время лекции, не дожив до рождения внучки нескольких месяцев.

Герман Стахис родился в первый год заключения, много болел, чудом остался жив, лишь благодаря невероятной энергии и самоотверженности матери. Отца он почти не видел, первые десять лет отец с матерью были в разных лагерях, а когда за примерное поведение и ударный труд Исай получил право на вольное поселение, быстро приобрел известность, и его постоянно вызывали к больным в различные поселки обширного Магаданского края. Герман воспитывался в детском доме, через забор от лагеря, где сидела Ольга Яковлевна, и она имела возможность хоть иногда видеться с ним, пока им не разрешили жить всем вместе. После приезда в Москву Герман выправился, стал заниматься спортом, ходил в секцию самбо, но, несмотря ни на что, был комиссован от армии: на рентгенограмме обнаружили старый туберкулезный фиброз.

Герман не обиделся на медкомиссию, пожалуй, наоборот. Проработав два года санитаром в психбольнице, он с первого раза поступил в мединститут, который через шесть лет закончил, проработал два года в маленькой районной больнице в Рязанской области, часто приезжал домой, навещал родителей. И в один из приездов привез жену Машу, скромную русоволосую медсестру с длинной толстой косой… Ольга Яковлевна и Исайя Иоахимович приняли невестку спокойно, без скандала, несмотря на то что мать Герману постоянно напоминала, что у нее на примете есть прекрасные девушки из порядочных еврейских семей. О чем говорили родители между собой, ни Маша, ни Герман никогда не узнают…