Выходя, он прикрыл дверь, косо повисшую на одной петле. Янас ожесточенно растер лицо кулаками, а, открыв снова глаза, увидел на своих нарах, в ногах, топорик с узким узорчатым топорищем на ясеневой рукояти.

Снизу орали в два буйных голоса Балбрак Раблл и отец Матей. Дощатый настил пола легко пропускал шум сюда, на второй этаж. Кажется, проповедник в ярких красках рисовал гарнизонному капитану перспективы предстоящей ему, проповеднику, канонизации.

– Святой Матей! – надрывался священник. – Матей-великомученник! А что? Звучит! Желаешь, сын мой, присоединиться ко мне в тяжком моем труде?

– Ж-желаю! Уж-жасно желаю! – жужжал Балбрак.

– Готов ли ты разделить мой подвиг?

– Гы… Гы-ы-тов!

– Изгоним скверну из нашего мира! Пусть никого не коснется дьяволова длань! Прочь, мерзкое богопротивное зелье! Никому не дадим! Все выпьем сами!

– Аминь! – соглашался капитан.

Николас усмехнулся. Надо было поискать мальчика; он уже поднялся с постели, но потом снова сел. Наверное, Янас хочет побыть один. Иначе он давно бы показался. Что ж, это понятно. Ничего, на заставе он в полной безопасности. Николас прилег, заложил руки за голову.

Что там плел этот сморчок Фарфус Санжин? Какой-то монах… А был ли монах? Не выдумал ли его Фарфус, чтобы очернить Балбрака и получить для себя перевод в другое место? Ясно, что ему на заставе несладко… А Балбрак Раблл на изменника не похож. Не было еще такого за всю историю Империи, чтобы лакниец изменил тому, кому присягал. Даже если Фарфус ничего не выдумывал…

Ну, прошел через заставу кто-то, о ком капитан не соизволил доложить отставному писарю. Что с того? В конце концов, Балбрак внушал большее доверие, чем лопоухий нытик.

«Не мое это дело», – подумал Николас.

Но все же рассказ Фарфуса взволновал его. Чтобы успокоиться, он, как и обычно, раскрыл мешок, вынул шкатулку. В который раз перед ним засветились черно-синим цветом выкованные из эльваррума предметы. Теперь их было шесть.

«Будет еще седьмой и восьмой? Девятый? Сколько еще?» – неожиданно подумал Николас. Кажется, впервые он задумался об истинном смысле поисков эльваррума. Что заставляет его колесить по Империи, собирая тяжелые черно-синие безделушки? Отчего каждый раз, когда он пополняет свою шкатулку, в груди возникает теплое чувство близости к чему-то важному… К родине? К Потемью?

Он поднял бабочку посланника. Потом – вторую бабочку. Как они похожи! Только у бабочки посланника остро изогнутые крылья и длинные усики… Да еще – Николас заметил это только сейчас – узкий разрез вдоль брюшка до самой головы.

Повертев бабочек в руках, он наложил одну на другую. Пальцы неловко съехали, бабочки перекрестились, затем раздался короткий звучный щелчок.

Плоская головка одной бабочки точно вошла в разрез на брюшке второй. Бабочки сцепились, образовав замысловатую четырехконечную фигуру. Николас попытался разъединить их – ничего не получилось.

Тогда, холодея сам еще не понимая от чего, он вынул из шкатулки вилку и сферический цилиндр – первое, что попалось в руки. Осмотрел их, примеривая… Потом осторожно вложил вилку в цилиндр. Выяснилось, что корпус вилки плотно заполняет полость цилиндра. Но не совсем. Снаружи осталась только раздвоенная часть – собственно, вилка, а на другом конце цилиндра – углубление в полпальца. Николас потянул вилку обратно.

Снова щелкнуло.

Два предмета превратились в один.

Охваченный щекочуще-радостным предчувствием, словно заблудившийся в лесу путник, перед которым вынырнула из травы удобно утоптанная тропинка, он поднес цилиндр с вилкой к бабочкам. Перевернул, попробовал еще раз…

Нет, не подходит. Сердце стукнуло несколько раз не в такт. Николас быстрым движением стер со лба пот.

Кольцо и подсвечник!

Четырехугольная фигурка из двух бабочек прочно легла в лапки подсвечника.

Щелчок.

Четыре близко расположенные друг к другу лапки плотно просунулись меж четырех крыльев и намертво стиснули их. Другим концом подсвечник вошел в углубление частично заполненного вилкой цилиндра. Щелчок!

Подрагивающими пальцами Николас достал кольцо, взял его в правую руку, левой держа получившееся у него тяжелое сооружение из пяти предметов.

Кольцо поместилось между двух зубьев вилки, тупой шип на нем вонзился в крохотное, ранее совсем незаметное отверстие меж зубьев. И застрял там. Николас дернул его обратно.

Щелчок.

С минуту Николас осматривал, поворачивая в руках, длинный – в локоть – и очень тяжелый предмет, в который мозаикой сложились шесть частей его сокровища.

Бабочка, кольцо, подсвечник, цилиндр, вилка и бабочка – каждая из вещей утратила свою индивидуальность. Теперь они слились в одно неразрывное целое – диковинной, но в то же самое время почему-то и знакомой формы.

Что же это получилось?

– Ключ, – прошептал Николас. – Ключ.

Четырехгранный ключ, такой длинный и тяжелый, что впору бы великану его носить на груди. Николас очень долго сидел неподвижно, а потом ему в голову пришла неожиданная мысль:

– Что может открывать ключ, сделанный из металла, подвластного лишь рукам мастеров-эльваров? Путь в какую землю?..

Ответ был настолько очевидным и ошеломляющим, что Николас задохнулся и с трудом смог восстановить дыхание.

Ключник несет Ключ от ночи и смерти.

Ключ от ночи и смерти. Так, кажется, говорят древние писания церковников. Ночь и смерть. Ну, правильно, как же еще могут люди называть мир, отличный от своего собственного и потому пугающий их?..

Ключ от Врат в Потемье.

Его поиски, которые он вел в течение всей своей жизни, подходят к концу.

Неужели он скоро сможет?

Неужели?

– Они могут говорить? – спросил Николас.

– Н-не знаю, м-могут ли г-говорить они, н-но я… с-сейчас не могу… – лязгая зубами, выдавил из себя отец Матей, судорожно натягивая на голые мокрые плечи сутану. – Что же это т-такое, господин?.. Е-если я сп-плю, разбудите меня! Это не может быть яв… явью… Это сон! Г-господь вседержитель, за что ты п-послал на эти землю т-такую мерзкую п-пакость?..

Утренняя дымка над сумрачным лесным озером не успела рассеяться. Громадные, поросшие мхом стволы деревьев дремучего леса, через который третий день пробирались путники, глушили любой крик – если двое расходились на расстояние в десяток шагов, они уже не слышали друг друга.

– Янас! – в который уже раз позвал Николас, подняв голову к небу, едва видимому за переплетеньем могучих ветвей. – Яна-ас!