– Медальон? Не помню... Может, и был. Я, сыщик, все цацки жены положил в ее гроб. Теща просила ей отдать, а я нет, я Ленке все оставил, не разлучил ее с цацками. Она их любила, что твоя новогодняя елка наряжалась: и в волосы, и в уши, и на шею, и на руки... С кем она проводила время, как она жила в мое отсутствие, не знал и не хотел знать. Неприятно, конечно, думать, что изменяла... Но я сам изменял. У нас с напарником чуть не на каждой стоянке девочки... Проститутки, да. Давно знакомые... Подружки, если хотите. Ну, а чего я бы стал к жене придираться, если сам... Мне надо ж было? Ну и ей надо было. Все путем, мы квиты.

– Знакомых ее, круг друзей, не знаете?

– Да уж куда там... Знал некоторых – подруги детства. А насчет с кем она... Я никогда не пытался выяснить. Ты пойми, мужик: я ж человек, у меня слабости. И она человек, у нее тоже слабости. Женой мне была Ленка хорошей, ласковой, заботливой и никогда не попрекала, что я на рейсе с другими женщинами... Ну, ты понял. А чего мне еще нужно? Я ей только говорил: "Смотри, Ленка, заразу не подцепи, пока меня нет!"

– Так насчет медальона. Вот, посмотрите. Был ли среди ее украшений такой? Это очень важно, Степан. Постарайтесь вспомнить.

– Да вроде был... Я не рассматривал особо. Ты не поймешь меня, мож, мужик, а мож, и осудишь, твоя воля. Я в кучу сгреб все, что у ней было, и в гроб положил... Пусть ее на том свете греет.

Мужчина взял медальон в руки, покрутил, нажал на кнопочку...

– А кто это на фотографии? Любовник ее?

– Убийца. Ее убийца – так я думаю.

– Вот оно как... Пригрела, выходит, свою смерть на груди?

– Выходит.

– А откуда у тебя? Если это не Ленкин?

– Нет, не ее. Убийца оставлял в вещах всех жертв одинаковые медальоны со своей фотографией. Вдруг у нее тоже оставил?

– М-да... Ну, чего тебе сказать... Не помню. Вроде и видел, но не поручусь... Жалко Ленку, понимаешь? Хорошая она была. Девушки-то везде есть... Такие штучки умеют, куда там жене... А она вот борщ умела...

– У вас, кажется, ребенок есть? Мальчик?

– Есть.

– Где он?

– Да все больше по бабкам. То у моей маманьки, то у ее... А с тех пор, как Ленка померла, теща больше с ним... Сам видишь, какая профессия у меня, не до ребенка...

– Жене тоже было не до ребенка?

– Ну а как ты думал? Она поварихой в ресторане до двух ночи, куда тут с мальчонкой управляться?

Они помолчали, думая каждый о своем.

– Ну и... – добавил муж, – вишь, как она устраивала свою жизнь... Не одна домой возвращалась частенько... А я разве могу попрекнуть? Скажи, как мужчина мужчине, – могу?! Имею право?! Когда я там на стоянках с девчонками, а ей ни-ни?!

Алексей понимал: Степан до сих пор вопрошал, правильно ли они жили с "Ленкой", дав друг другу право на измену. Но Алексей ничем не мог ему помочь. Он и сам не знал. Какая-то отвлеченная справедливость присутствовала в подобном негласном договоре между супругами, конечно. В Европе психологи вон пишут о пользе измен для укрепления брака и еще что-то такое, он слыхал: "Измена как право личности на расширение опыта"... Но в своих отношениях с Сашей он бы не хотел такой справедливости и таких прав, нет.

Впрочем, Степана, скорей всего, смущал не сам их с женой образ семейных отношений, а мнения со стороны. Коллеги и друзья по шоферному цеху, не отличаясь европейской широтой взглядов, наверняка Степана сурово осуждали. Нет, не за его измены, как водится, а за то, что терпимо относился к изменам жены... Вот и мучается человек философским вопросом до сих пор, хотя со смерти жены прошло уже десять месяцев...

Кис мысленно улыбнулся. Может, сказать ему? "Право личности на расширение опыта" – потянет Степан эту фразочку?

– По-моему, ты по справедливости решил, – ответил он наконец. – Честно, как положено между друзьями.

– Ты хочешь сказать, что не... Как между друзьями! Значит, не как между мужем и женой! А ты бы, ты бы как, своей в глаз дал?

– Нет, – твердо ответил Алексей. – Знаешь, я думаю, что между мужем и женой должна не только любовь быть. Но и дружба. Товарищество. И вы разобрались действительно как хорошие друзья. По справедливости.

– Не осуждаешь меня?

– Не осуждаю, да и не мое это дело. И ничье. Это был ваш негласный договор на двоих. ВАШ ЛИЧНЫЙ договор. И не пускай чужие рыла в свои семейные дела, Степан. Никого не слушай. Вы с женой ладили, и это самое главное!

Дальнобойщик крепко жал его руку и смотрел на него с признательностью... Алексей ощутил себя в роли психоаналитика, снимающего чужие комплексы. Но это дело хорошее. Зачем людям комплексы, вылезшие из узколобых мнений соседей по лестничной клетке или напарника по кабине трейлера?

Совершенно незачем.

Кажется, это пятый, даже если прямиком в руки не дался. "Вроде был", – сказал Степан. Теперь не проверишь: он все украшения жены в ее гроб положил... Ну, будем пока считать, что он не ошибся. Тогда у нас уже есть пять медальонов из двенадцати.

День меж тем склонился к вечеру. А от Сереги так и не было звонка. Дурное предчувствие овладело Алексеем. Нарушая неписаные правила, он позвонил ему сам.

– Ничего пока, – устало ответил Серега. – Крутит, клянется, что ничего не знает, что его наняли... И кто нанял, тоже не знает: он предложение получил якобы по электронной почте, ему хорошие бабки посулили... Скользкий тип, я ему не верю! Ребят послал к нему на дом, чтобы в его компьютере пошарили. Скоро вернутся, я тебе отзвоню. А он, представь, и впрямь актер – самодеятельный, правда. Мы проверили: в театре Дома культуры железнодорожника играл...

– И зовут его, конечно, не Бенедикт?

– Нет. Хотя, прикинь, тоже не хило: Иммануил!

– Кант? – хмыкнул Кис.

– Гы-ы... Иммануил Острец.

– А что насчет медальонов?

– Говорит, что впервые видит. И как его фото там оказалось, понятия не имеет. Ты не отчаивайся, Кис: мы его додавим. Расколется, дай только время!

Алексей бы дал... Но ощущение совершенной ошибки мучило его. И он не знал, где она. Что мучило его втрое сильнее.

День закончился, перевалило за десять вечера. Полил дождь – обильный, брызгучий осенний дождь. Новые походы не имели смысла. В такое время люди уже остерегаются открывать двери, а то и попросту ложатся спать... А пытаться наладить контакт с разбуженным человеком – дело тухлое...

Пять медальонов – и ни малейшего отблеска догадки, как от них протянуть мостик к убийце. Никитич пока тоже молчит – ну, это понятно, ему нужно время, к тому же в выходные он делами заниматься не любит... Вот завтра понедельник, и есть шанс, что Никитич прорежется...

Дактилоскопия еще не была проведена – тоже, наверное, завтра, да вряд ли что-то принесет: на мельхиоровой поверхности хорошо было видно, насколько она захватана...