И тут раздался тревожный крик с опушки, похоже, кого-то мы на дым всё же выманили, и это хорошо. Будем встречать дорогих гостей. Насколько они дорогие, узнаем по тому, что они привезли.

Встав, я подхватил недоеденную рыбу и направился к опушке, где, замерев, продолжил жевать. И хотя приступы голода уже были заглушены, я ел про запас.

Ага, сейчас и я вижу красные пятна на зелёном фоне. Интересно, почему мундиры красные? Чтобы показать, что мы вас не боимся, мол, даже не маскируемся? Может, дань традиции? Но мне кажется, такие яркие цвета – это глупость. Я воспитан на знании, что в армии маскировка на первом месте, и мне такие потуги выделиться казались дикими.

Доев рыбу, я отбросил кости, вытер руки о траву, потом о передник, подошёл к тому парнишке, которого восстановил, он стоял рядом и продолжал жадно насыщаться, и сделал ему знак наклониться. Тот не понял. Тогда его сестра что-то ему сказала, видимо, передала, что я хочу, и он наклонился. Я положил ладони ему на виски и стал передавать заранее подготовленные картинки. Как он выскакивает из рощи и бежит сломя голову. Солдаты, увидев его, устремляются в погоню, а я обездвиживаю их. Три лошади и вещи трёх солдат – мне, остальное им. Что сделают с солдатами, сами решат, но лично я собирался их убить.

У парнишки тоже пошла кровь из носа, но, когда мы закончили эту неприятную процедуру, я убрал болевые ощущения и стал формировать плетение «Паралич», ну и, на всякий случай, боевое плетение. На лошадей оно не подействует, там нужна немного другая форма плетений. Мы отошли и спрятались у опушки. Когда солдаты приблизились, я насчитал их тридцать плюс два офицера. Что-то много офицеров на такое количество солдат, если, конечно, те для них не охрана. Причём прибыли они откуда-то издалека, иначе с ними не было бы заводных лошадей, а тут они были. Посмотрев на парнишку, тот не сводил с меня глаз, я кивнул ему. Он вышел на опушку и заметался, делая вид, что только сейчас увидел солдат, и побежал вдоль леса. Солдаты за ним. Плохо, десяток преследует, остальные с офицерами двигаются. Одним ударом всех не накрыть. Тогда я сделал по-другому. «Параличом» накрыл большую группу, а преследующий десяток расстрелял ледяными стрелами, и то, что до них было метров двести, меня не смутило, дальность пистолетная, ледяные копья я мог прицельно забрасывать на два километра. Правда, это предельная дальность.

Потом мы гурьбой выбежали из кустарника, где и было наше укрытие – называя эти густые заросли рощей, я немного преувеличил, – и побежали ловить лошадей. Меня интересовали офицерские. У них и лошади куда лучше, элита, и вещи добротнее и дороже. То, что живых среди того десятка нет, убеждён, я не промахиваюсь, остальные парализованные, поэтому работал уверенно. Детишки поначалу тыкали ножами в парализованных солдат, но, убедившись, что они никак не реагируют, действовали смело. Мелкие, собирая лошадей без всадников, уводили их к кустарнику, стреноживая, такое впечатление, что они с детства занимались этим делом, настолько всё ловко получалось. Более старшие сбрасывали солдат с сёдел, тех, кто сам ещё не свалился. Но я офицеров не тронул, оставив их лежать на холках своих лошадей. У них было по две заводных лошади с тугими тюками и чересседельными сумками. Так что я отвёл шесть лошадей в сторонку, сразу показав, что это мои трофеи и не стоит на них разевать рот. Остальные, как и их вещи, меня не интересовали. Тут уже мне стали помогать, сбросили тела офицеров, но убивать по моему требованию не стали: раздели донага и привязали к дереву, к одному с двух сторон. Ну и лошадей расседлали, сбросив с них поклажу, и стреножили. И те стали пастись. Некоторые к воде попрыгали, чтобы напиться.

А вот то, что старшие парнишки всех солдат прирезали, да ещё и скальпы у всех сняли, это я отметил, но никак не отреагировал, они были в своём праве. Око за око. У них было больше причин для мести, и я это понимал, как никто другой.

Дальнейшее меня удивило: задействовав двух лошадей, парни, используя верёвку для буксировки, утащили трупы к реке и сбросили в воду. Очистили местность от скверны. И правильно сделали, не хватало ещё, чтобы те тут смердели. А потом, покрутившись у кучи оружия, как кот у сметаны, стали разбирать её, с удовольствием осматривая каждую единицу. Видя, что я этим не интересуюсь, а, устроившись у своих тюков, что-то делаю, сидя на седле, и не реагирую на них, оставили меня в покое и занялись дележом добычи. Девчата в сумках копались, восторженно встречая разные находки, от утвари до одеял и продовольствия.

Развели новый костёр, причём не прячась, уверовав в свою безопасность. Над костром, сделав из палок треногу, повесили большой котёл и начали что-то варить, рядом пристроили чайник, и, судя по ароматам, будет кофе. Утвари хватало на всех, даже был переизбыток, как и всего, но детишки только радовались лишней вещи. Кучу барахла перебрали, и ещё не закончили. Ко мне пару раз подходили, предлагали красивое оружие и разные безделушки, и я указал на драгоценные камни и фигурку из золота, мол, это возьму, больше ничего не надо, мне и того, что с офицеров взял, вполне хватит, даже с лихвой. Но я найду, куда что пристроить. Мне натаскали монет и разных ювелирных изделий, я часть принял, остальное не нужно.

До наступления темноты я сидел на седле и создавал двенадцать основ для будущих амулетов. Золотую фигурку растопил на эти основы, сделал зажимы под камни-накопители, они уже подготовлены были, я даже почти всю ману в них слил, на каждый примерно десять процентов выходило. Когда закончил с основами – они простейшими были, на год использования, не более, – как раз стемнело, и я занялся работами с ними. О пленных не забывали, с ними постоянно кто-то из наших находился, обычно пить приносил, редко поесть, и кормили с рук. Убирать под ними никто не собирался, и, несмотря на их возмущение, угрозы встречали с олимпийским спокойствием.

А меня вечером покормили. Принесли в миске бобовой похлёбки, на удивление вкусной, даже лепёшка свежая была, испекли. А вот от кофе я отказался, крепкий слишком, вреден он в такой концентрации, тем более детям, но остальные пили, а я не мог объяснить, почему это нельзя делать. Оттого и ускорил работы, делал основы – шесть пойдут на комплект амулетов считывания памяти, седьмой – на амулет-переводчик, меня достало общаться знаками или картинками, хочу нормальные разговоры вести, чтобы меня понимали. Из-за этого офицеров и оставил. Дня три буду занят созданием амулетов, если кто сдохнет, у другого знание языка сниму. Нужно знать язык врага. Я хотя немного английский и знал, но этих офицеров совсем даже не понимал.

Но когда мне разный золотой и серебряный мусор принесли, включая драгоценные камни, я вдруг обнаружил явно женское колечко с камнем, что просто идеально подходило для создания амулета. То есть это была фактически готовая основа. Я только уменьшил размер, подогнал под мой безымянный палец и потратил час, чтобы из этого колечка сделать амулет охраны четвёртого уровня сложности. Слабовато, конечно, но врасплох нас теперь не застанут. На пятьсот метров он брал во все стороны. Работал я до полуночи, после чего настроил этот амулет, велев снять часового с пленных, мол, сам буду охранять, и лёг спать. Мне принесли два одеяла. А в тюках я так и не пошуровал, хотя уже начало проявляться детское любопытство, что там может быть? Особенно один тюк внушал уважение своим размером.