Как часто послы возвращаются оттуда, поражаясь и ужасаясь увиденному.

Зарегистрированы дискуссии на тему, нужна ли нам Шикаста вообще. Стоит ли она этих попыток? Этот вопрос обсуждался и полномасштабной конференцией представителей Канопуса и колоний. Сформировалось устойчивое убежденное меньшинство, выступившее за отказ от Шикасты. В результате Шикаста окончательно заняла обособленное место среди планет-колоний. Служба на ней добровольна. Исключение составляют лишь ветераны, работавшие с этой планетой с самого начала.

Сообщает Джохор

Прилагаю запрошенный Центром доклад, в котором отражены подборка индивидов (которые, не будь Тофик захвачен, пребывали бы в иной ситуации) и события (которые могли бы следовать в ином порядке). Не буду повторяться, говоря о роли, которую смог бы сыграть Джон Брент-Оксфорд.

Для контакта с данными индивидами я проникал на Шикасту через Зону 6 в разных точках, по большей части в границах обитания гигантов.

ИНДИВИД ПЕРВЫЙ

Рожденная в стране необъятных просторов и высокого неба, она с ранних лет ощущала себя как в тюрьме. Ей казалось, что память ее должна хранить воспоминания о большей глубине пространства, опыта и неба. Но память молчала. Окружающие поражали ничтожеством, карикатурностью. Ребенком она не могла поверить в серьезность взрослых, играющих в свои игры. Все сказанное и сделанное ими казалось ой репетицией дрянной клоунады, исполняемой халтурно сделанными куклами. Пораженная гипертрофированной клаустрофобией, она отказалась от предлагаемого ей курса развития и как только встала на ноги, оставила семью и общество. Чем зарабатывать на жизнь — об этом она не думала. Перебравшись в другой город, она не обнаружила в нем никаких отличий. Город оказался как будто тем же самым: его жители, их поведение… Она снова сменила город, еще, еще, перебралась на другой континент. Ей показалось, что она разоблачила громадное общество заговорщиков. В то время как множество авторитетных источников убеждало ее, что здесь иная культура, у здешнего режима иная внешняя, внутренняя и экономическая политика, у здешних жителей иная психология, иная религия, она сама не нашла никакого различия. Разве что в языке. Да в некоторых несущественных мелочах. Чуть лучше отношение к женщинам — но за счет детей. Тут одних мосек лелеют — там другие кошки в почете. Но держатели кошек да мосек казались абсолютно одинаковыми. Ей казалось, что во всех городах живут одни и те же люди. Некто встреченный где-то — конкретно молодой человек в прачечной самообслуживания на углу — оказался родственником друга семьи. И случай этот был вовсе не уникальным. Она снова уехала, выбрала «старое» общество — так называли этот тип жизни шикастяне. И действительно, ничего нового она в этом обществе не обнаружила, все оказалось то же самое, набившее оскомину. Зарабатывала она где придется, замуж не выходила, сделала три аборта, потому что не видела во встреченных мужчинах ничего достойного для передачи потомству. Да и кого тут встретишь? Кого нового? Ведь она попалась — так ей казалось — в какую-то матричную структуру, решетку; в кошмарах ей виделось, что гигантская паучья сеть уловила ее. И все этой сетью повязано, все повторяется, множится, мельтешит калейдоскопом одинаковых частиц и повторяющимся узором. И не вырваться из этой заколдованной сети. К тому же никому не пожалуешься. Того, что она видела, другие не замечали.

В одной из стран Северо-Западных Окраин она оказалась, предприняв определенные усилия на перемещение в пространстве, но, как она сознавала в душе, не тратя усилий на принятие решения. Она как бы выполняла давнишнее желание своего отца, который всю жизнь мечтал жить именно в этой стране и именно в этом городе. Мечта его касалась и определенного образа жизни, ей в тот период времени недоступного, так что она заменила его более современным эквивалентом. Вскоре после переезда она отправилась к врачу, по адресу, ей ранее неизвестному, но когда остановилась перед дверью, вспомнила, что в детстве отправляла на этот адрес письма. Здесь жила ее тетка.

Она снова сбежала, на этот раз на самый север Северного Изолированного Континента, в крохотный городок, большую часть года покрытый снегом. Никто сюда не приезжал для развлечения. Фактически городок этот был рабочим поселком. Она устроилась продавщицей в лавку, обеспечивавшую трапперов и уцелевших индейцев. Казалось, нельзя найти ситуацию, более отличную от той, которую готовили ей детство и семья. Но однажды в лавку зашел врач, с которым она встречалась в родном городе пятнадцатью годами раньше. Ее с этим врачом объединяла ни к чему не обязывающая непродолжительная связь.

Снова бегство, на этот раз в Северо-Западные Окраины. В многомиллионном городе, в самом центре его вышла она из автобуса и зашла в какую-то забегаловку выпить чашку чаю. Внезапно что-то укололо ее, она подняла голову — на нее с улыбкой смотрела девушка. Сестра врача, выгнавшего ее из заснеженного городка, работала в этом кафе официанткой.

Мир защелкнулся вокруг ее горла стальным ошейником. Она закричала, забилась, круша посуду и опрокидывая столы.

Принеслась полиция, ее доставили в лечебницу. Врачи не могли прийти к консенсусу относительно ее психического состояния, а администрация кафе предъявила иск. Подходящего адвоката для нее не нашлось. Если бы такой адвокат оказался под рукой, случай всколыхнул бы не одну страну.

Ее какое-то время продержали в стационаре, затем вызвали в суд, обязали оплатить нанесенный заведению ущерб. Какая-то добрая душа внесла за нее требуемую сумму. Из суда она вышла на улицу, но показалось ей, что шагает она по тюремному коридору. И даже много хуже, чем по тюремному.

Если бы ее защищал Джон (то есть Тофик), он бы смог внушить ей решимость высидеть определенное время спокойно, неподвижно, до тех пор, пока она ясно не увидит стен своей тюрьмы.

Я прописал альтернативный метод: непродолжительный приступ паралича, который врачи определили как истерический.

Лишенная возможности удрать, она провела какое-то время во внутренней борьбе, затем — в точности, как загнанный в угол сокол оседает, нахохлившись, в копну своих взъерошенных перьев, устремив взгляд на обидчика — уставилась на то, что приводило ее в ужас.

ИНДИВИД ВТОРОЙ

Унификация эмоциональных и мыслительных процессов достигла предельно возможных значений. Информационное варево из общего котла технические средства массмедиа поставляли в глаза, уши и носы потребителей к каждому дивану, к каждой кухонной плите, к каждому конторскому столу или иному рабочему месту, к каждой игровой площадке человеческого молодняка, по всей стране, по всем странам, невзирая на границы. Особое внимание — уж умышленно или нет — уделялось стандартизации программ для детей. Обсасывалось в них вроде бы «разумное, доброе, вечное» в виде, скажем, любви к братьям меньшим, но сам факт постоянной долбежки в одно и то же место, многократность повторения — все это приводило к устрашающим результатам.

Всех увлекло чревовещательство. Особа, приятная во всех отношениях, творила себе двойника. Точнее говоря, двойника получало скрытое «я» этой приятственной личности, ибо творение ее могло иметь облик, скажем, приятного же с виду песика, обладающего характером и повадками жулика, мелкого воришки, беззастенчивого лгуна, хвастуна, обжоры. Крупных правонарушений этот двойник опасался, его поступки в насквозь коррумпированном обществе воспринимались как проявления юмора.