пакет с продуктами. — Нам ничего не нужно от тебя. О Марке теперь буду заботиться я! У него будет все необходимое.

— Хорошо, — вырываю у нее пакет.

— Стой! — Илона трясется в злобе. — Я еще не все сказала… Не приходи больше, не мучай его! Просто отпусти…

Медсестра взволнованно привстает над стойкой и сдвигает журналы регистрации так, чтобы ей было лучше видно.

Очень ее понимаю, я бы тоже с удовольствием посмотрела со стороны на подобную сцену, а вот быть участницей шоу не очень приятно.

Смотрю в глаза Илоне и удивленно изгибаю бровь:

— Ты считаешь, что я его держу?

— Да, то есть нет… Зачем ты пришла с этими котлетами? Хочешь его вернуть? Ваша любовь прошла. Оставь его в покое!

Медсестра всплескивает руками и переводит горящий взгляд на меня. Больше всего мне хочется сейчас сорвать с шеи нашей случайной зрительницы стетоскоп и, размахнувшись, ударить Илону металлической головкой по лбу, чтобы запустить мыслительные процессы.

Хотя вряд ли поможет.

Тяжело вздыхаю и молча иду к выходу, Илона семенит за мной.

— Подожди! Он мой, слышишь, он мой!

После этого надрывного крика из ближайшей палаты выглядывает мужчина на костылях. Думаю, он самый мобильный, лежачим больным приходится довольствоваться только звуковым сопровождением.

— Что? — Резко останавливаюсь, так что она чуть не влетает в меня и яростно шепчу. — Что ты хочешь от меня? Зачем эта сцена на глазах у всех?

— У нас все по-настоящему, понимаешь? Это любовь, которая дается один раз в жизни. Между вами ничего нет и не было, ваш брак — просто ошибка. Не приходи больше!

Тяжело вздыхаю и смущенно смотрю на молодого врача, пораженного зрелищем любопытной клинической картины.

В ответ на его заинтересованный взгляд только развожу руками. Медицина тут бессильна, пока не придумали инъекции жизненного опыта или интеллект в таблетках…

Мне приходится взять Илону за руку, как нашкодившую школьницу и вытащить на улицу подальше от любопытных. Встряхиваю ее за плечи, как куклу.

— Приди в себя. Не стоит демонстрировать всем, что это твой мужчина. Окружающие и так поняли, не сомневайся.

Она жалобно всхлипывает, а я продолжаю:

— Привыкай. Ты будешь ревновать всю свою жизнь, девочка. Потому что «жена» — понятие временное, а «бывшая жена» — это навсегда.

— Прошу тебя, отпусти, не лезь к нему. Пусть у каждого из вас будет своя жизнь… — Снова заламывает руки.

— Илона, у нас двое детей. Я совершила немало ошибок, но не буду лишать своих детей отца. И я приложу все силы, чтобы не расстаться врагами. Поэтому буду приходить к нему в больницу, носить паровые котлеты, дарить носки на день рождения. А он — до конца своих дней будет звонить мне, и спрашивать, как спали наши дочки, что ели наши внуки и что им подарить на день рождения. Так и будет, прими это! Ты не свободного мальчишку окрутила, за Марком тащится парашют из его привязанностей и привычек.

— Нет, у нас все будет не так.

— А как? — округляю в изумлении глаза. — Думаешь, что он выбросит предыдущую жизнь из памяти? Нет! Даже, если он проклянет меня, а ты родишь ему еще десять детей, ты никогда не будешь уверена в том, что именно сейчас он не сравнивает тебя со мной, а ваших общих отпрысков с нашими девочками. Он будет есть твой борщ и думать: «А Лена-то не так готовила», ты станешь красоваться перед ним в новом платье, а он в это время гонять в башке: «Лена никогда такое обтягивающее бы не надела». Теперь постоянные подозрения и домыслы — твой верный спутник. Поздравляю! Отличное приобретение.

Хлопаю ее по плечу и разворачиваюсь, чтобы наконец-то уйти.

— Подожди, все не так. У нас любовь, понимаешь? Я вижу в нем не просто любовника, но партнера и отца моих детей.

Хмыкаю, даже становится жаль ее. Совсем немного.

— Илона, он мне тоже клялся в любви, у нас тоже была страсть до небес. Ты ведь опытная девочка, наверное, знаешь не одного женатого мужчину, — Илона, покраснев, опускает глаза. — Подумай сама, у всех жены — тупые стервы, жирные и фригидные, неухоженные и ленивые. Но ты-то сама будешь не такой. Окружишь Марка заботой и лаской, будешь богиней в постели, но просядешь в другом вопросе. Например, забудешь закрывать тюбик с зубной пастой или ты плохо варишь кофе. Это повод, чтобы поставить на тебе клеймо неряхи или неумехи. Нет-нет, ты об этом не узнаешь… Он не скажет тебе об этом. Но ты будешь ожидать этого осуждения постоянно. Ведь нашего Марка, ты уж прости, что я так говорю, может переклинить на каком-то неизвестном тебе вопросе, и рано или поздно, он пойдет искать женщину, которая закроет этот пробел. Вот она и вся твоя любовь, Илона. Добавь к этому неврозу постоянную ревность к прошлому — и… Еще раз поздравляю! И ответь мне только на один вопрос, ты знаешь, когда у нас годовщина свадьбы?

Илона мрачнеет и отворачивается, своим вопросом я доставила ей боль.

— Я знаю, о чем ты хочешь узнать, — неожиданно честно отвечает она, пряча глаза, — он забыл тогда об годовщине. И весь вечер был испорчен. Переписывался с другом, нервничал. Потом вообще заставил меня ехать с ним в ювелирный салон, выбрать тебе подарок.

— Ну уж нет, — качаю головой в негодовании, — это на него не похоже. Марк явно не хотел тебя брать, но ты сама увязалась, чтобы принять участие в его жизни, почувствовать свою значимость, посмотреть, что он выберет. Может быть сравнить с подарками, которые он выбирал для тебя. Позудеть ему на ушко…

Илона отводит взгляд, я угадала. Невозможно представить, что Марк насильно вытаскивает тепленькую любовницу из кроватки, чтобы она поехала выбирать законной супруге серьги с бриллиантами. Скорее всего, просто не мог отвязаться от нее. Вот, как я сейчас.

— Илона, теперь это твоя новая реальность. Тебе навсегда придется делить своего мужчину с его прошлым. Поэтому, я забираю свои чудесные паровые котлетки, а тебе достается — он. Забирай Марка с потрохами.

36. Кого здесь нужно пожалеть?

Илона непонимающе моргает. До нее пока не доходит весь смысл моих слов, но я-то знаю, что она не забудет того, что сейчас слышит.

Каждый раз, когда она будет ловить на себе недовольный взгляд Марка, она будет вспоминать этот разговор. Ведь мужчина никогда не сознается в том, что ему плохо, что он скучает. Но теперь я обрекла ее на вечные подозрения.

Да, пожалуй, этот разговор — бомба замедленного действия. И, может быть, я подлая стерва.