Потеряв контроль, они неслись по направлению к морской поверхности на головокружительной скорости шестисот миль в час. Нанги все же не терял надежды и делал все, чтобы хоть как-то притормозить их стремительное падение. Через девять секунд реактивные двигатели отключились, но их огромная начальная сила уже оказала свое разрушительное воздействие.

— Забирайся обратно наверх! — прокричал Нанги, пытаясь вновь подчинить себе самолет. — Я не хочу, чтобы ты находился там, когда мы грохнемся в воду.

Ответа не последовало, а Нанги был слишком занят приборами управления, чтобы повторить свое предложение. Теперь, когда двигатели уже заглохли, над самолетом удалось установить некоторое подобие контроля. Но они находились слишком близко к воде, и Нанги понимал, что никакой надежды выйти из штопора у них нет. Два мотора “Мицубиси” не могли преодолеть мощный импульс, полученный самолетом от реактивных двигателей.

Самолет падал под таким острым горизонтальным углом, что Нанги начинал опасаться, как бы у него не отломилось крыло. Он знал, если это произойдет, у них не останется ни одного шанса. Совершенно неуправляемая машина камнем рухнет в океан, и они мгновенно разобьются. Поэтому Нанги попытался изменить угол падения. Если ему удастся хоть как-то его выровнять, у них еще останется какая-то надежда выжить. Когда они врежутся в воду, “Оку” снесет, а поскольку Готаро там уже не будет, все должно обойтись — толстый корпус самолета выдержит такую нагрузку.

За ветровым стеклом небо, сливаясь с морем, бешено вращалось, словно ярмарочная карусель. Сила притяжения так давила на соединительные швы фюзеляжа, что он весь скрипел.

В море не было вражеских кораблей, и только на горизонте вызревал шторм, багрово-желтый, как кровоподтек.

Теперь они были уже совсем близко к воде, и Нанги, у которого в ушах так звенело, что он перестал слышать, покрылся испариной. Другое крыло опустилось еще недостаточно, и давление на него было просто ужасным.

Он знал, только несколько секунд отделяет их от смерти. Нанги не устраивала перспектива быть заживо погребенным в этом стальном гробу, и он с еще большим усердием приналег на рычаги управления.

Что-то легло ему на спину, затем сильная рука Готаро сжала плечо, и Нанги подумал: слишком уж долго он там возился. Нанги разозлился на себя и на Готаро, доставившего ему лишнее беспокойство.

Океан стремительно надвигался на них, и Нанги подумал: дохлый это номер, если нас и не убьет этот чертов угол, то уж взрывчатка на носу “Оки” доконает наверняка. Но он все же не сдавался, и крыло, словно нехотя, начало выравниваться.

Теперь они были не более чем в пятидесяти футах над водой и все еще падали, падали, как лист на ветру, а могучий океан надвигался на них, переливаясь своей темно-синей, почти черной чешуей — то матовой, то сверкающей; и последняя мысль, мелькнувшая у Нанги в голове, была о том, что под ними — Марианская впадина, и если они утонут, то их уже никогда не найдут.

Потом Тихий океан подступил совсем близко и ударился о них с такой силой, что воздух вырвался из легких Нанги, точно из взорвавшегося баллона. Тысячи демонов пронзительно закричали у него в ушах, короткая вспышка ослепила его, все внутри оборвалось, пронзая его мучительной болью, распиная на кресле страданий.

Должно быть, Готаро вытащил его из смятой, искореженной кабины, потому что Нанги не помнил, чтобы он сам оттуда выбирался. Многие годы эти несколько мгновений будут возвращаться к нему в ночных кошмарах, но в памяти его не останется ничего определенного — только смутные воспоминания, ощущение удушья, неподвижности и ужаса.

А затем — ясное небо над головой, резкий ветер, обжигающий лицо, и убаюкивающее движение волн. Он открыл глаза, но взгляд его застилала красная пелена. Боль пронзила его голову, а когда он попробовал пошевелиться, у него ничего не вышло.

— Лежи тихо, — сказал кто-то рядом с ним. — Лежи тихо, самурай.

Дыхание Нанги было затруднено, он делал отчаянные попытки заговорить, но в горле словно застрял ком. Внутри все горело, а рот был точно набит ватой. У него снова начался жар, и пот, будто слезы, струился по его пылающему лицу, в ушах раздавался чудовищный треск, удушливый дым забивал ноздри. Его вырвало, и кто-то поддержал ему голову и вытер рот грязной белой тряпкой, снятой со шлема.

Взгляд его стал проясняться, и Нанги увидел что-то вздыбившееся, закрывающее собой все на свете, похожее на огромную, черную лапу морского монстра. Он застонал, и от необъяснимого ужаса, охватившего его, весь покрылся холодным потом. Затем в голове у него снова прояснилось, и он понял, что это — хвостовая часть “Мицубиси”. Он закрыл глаза и потерял сознание.

Когда он снова открыл глаза, то заметил, что потерял ощущение глубины.

— У тебя поврежден глаз, — сказал находившийся с ним Готаро. — И что-то случилось с твоими ногами. Так что лежи, не шевелись.

Какое-то время Нанги молчал, переваривая услышанное. Потом выдавил из себя одно только слово:

— Взрывчатка...

Готаро ему улыбнулся.

— Именно поэтому я и возился в “Оке” так долго. Пытался освободить нос. Взрывчатку я сбросил на высоте около восемнадцати тысяч футов. Она здорово бабахнула.

— Не заметил.

Готаро покачал головой.

— Ты был слишком занят. — Его улыбка снова омыла Нанги, ему стало немного легче. — Знаешь, а ты нас спас. Когда эти двигатели дали осечку, я был уверен, что с нами все кончено. Так бы оно и было, если б не ты.

Нанги закрыл глаза. Сказанные им два словечка истощили те силы, что еще оставались в нем.

Когда он снова очнулся, то заметил, что Готаро склонился над его ногами, пытаясь что-то сделать.

— Что там такое? — спросил Нанги.

Готаро резко отвернулся.

— Ничего, просто осматриваю твои раны. — Его взгляд скользнул по вздымающемуся морю.

— Никакой земли, — произнес Нанги.

— Что? — переспросил Готаро. — Да, совсем никакой. Наверное, мы недалеко от какого-нибудь из Марианских островов, но не думаю, что это что-нибудь изменит.

— Скоро нас должен найти Ногути.

— Да уж, — сказал Готаро, — наверняка скоро.

— Ему интересно будет узнать, что же именно не сработало. Да и всем вице-адмиралам и адмиралам тоже. Они захотят заполучить нас целыми и невредимыми.

Готаро не ответил, взгляд его блуждал где-то над водой.

— А где тот шторм, который мы заметили раньше? — Нанги было тяжело разговаривать и ужасно хотелось пить. Но он не собирался сдаваться. В тишине мысль о зияющей под ними бездне снова заполнит его разум жуткими видениями, у него опять сведет желудок и начнется рвота.

— Ветер еще не переменился, — рассеянно проговорил Готаро. — Он по-прежнему дует на северо-запад. — Очевидно, он думал о чем-то другом. О чем — Нанги не знал. И не спрашивал.