смерти здесь была выстроена большая больница. В Соколове была дача, на которой в свое время жил знаменитый Герцен; он оставил на стенах своего кабинета записки с собственноручной подписью.

В Соколове была церковь, в которой я сделал новый мозаичный пол и осенью этот пол покрыли маслом; зимой масло застыло, а весной выступило крупными каплями. Поп этой церкви пытался организовать чудо и распространял слух, что пол церкви «точит миро», но его быстро угомонили.

В военном госпитале, зданиями которого я ведал целых пять лет, были удивительные порядки. На отопление зданий расходовались громадные суммы, и вновь назначенный начальник госпиталя уверял, что на дровах можно составить экономию до двадцати пяти тысяч рублей в год и что на пропитание больных солдат отпускаются такие суммы, что он может кормить их рябчиками. Действительно, новый начальник сделал в первый год своего управления экономию на одних дровах в двадцать тысяч рублей и прекрасно кормил больных; на следующий год экономия на дровах была только десять тысяч, а еще через год был перерасход, объясняемый суровой зимой, и больных кормили опять скверно. Когда московский главнокомандующий генерал Костанда пожелал ревизовать порядки госпиталя, то ему намекнули, что все цветы и растения в его казенной квартире доставляются из оранжереи госпиталя, поэтому он тоже принимает участие в нелегальных расходах госпиталя, и честный генерал должен был замолчать. Не лучше порядки были заведены и у нас, в инженерном ведомстве. Все строительные работы, ремонты и очистки дистанция производила исключительно через подрядчиков; когда подрядчик должен был получать деньги, то он являлся в кабинет начальника дистанции и вносил деньгами десять процентов с суммы своей получки, после чего получал ассигновку. Порядок этот строго соблюдался во всех дистанциях Московского округа, и начальники дистанций были распределителями получаемых сумм. Кто и сколько получал при дележке, я не знаю, но однажды мне передали пакет с тремястами рублей, который я отправил обратно начальнику дистанции через своего денщика, показав ему содержимое пакета. Однако нежелание подчиниться установленным порядкам преследовалось, и одного моего товарища для пользы службы сослали в Хабаровск, а другой, сказавшись больным, пролежал несколько месяцев в госпитале и с трудом ушел в преподаватели Александровского училища. Мне удалось отстоять свою независимость только потому, что мой дядя, военный инженер, был членом Государственного совета, и боялись, что я поставлю его в известность. Наивная жена моего начальника дистанции рассказывала, что она никак не предполагала, что место ее мужа столь доходно и что он зарабатывает двадцать тысяч в год, тогда как официального жалования он получал только три тысячи в год.

В Главном инженерном управлении в Петербурге места, чины и ордена продавались чуть ли не по таксе, и начальники дистанций ездили туда на поклон. При мне приехал в Москву новый начальник инженеров округа, и на ремонт его казенной квартиры было истрачено тридцать тысяч рублей, тогда как эта квартира была отремонтирована только два года назад.

В Главном инженерном управлении в Петербурге места, чины и ордена продавались чуть ли не по таксе, и начальники дистанций ездили туда на поклон. При мне приехал в Москву новый начальник инженеров округа, и на ремонт его казенной квартиры было истрачено тридцать тысяч рублей, тогда как эта квартира была отремонтирована только два года назад.

Получив работу по составлению сметы на постройку Инженерного училища, о чем я уже упоминал, я применил свой способ разработки сметы на большое здание. Сначала я проставил на планах все необходимые размеры, по которым точно определил количество работ в полном их объеме с сохранением всех арифметических и геометрических подсчетов для возможности их поверки и удобного пересчета в случае замены одной работы другой; это составляло первую часть сметы, так называемое исчисление количества работы. Вторую часть сметы составляло подробное описание работ с общими итогами исчисления их количества, единичными ценами на каждую работу по расценочным ведомостям и итогам стоимости каждой работы в целом; эта часть была настольной книгой при постройке и по ней можно было судить об экономии и перерасходах по каждой работе. Третья часть давала подсчет количества материалов и рабочих рук, определенный по Урочному положению; если в третьей части проставить единичные цены на рабочих и на материалы, то общий итог расходов должен был сходиться с итогом второй части, и это обстоятельство служило поверкой правильности исчислений. Кроме того, третья часть сметы давала данные для закупки материалов как при хозяйственном, так и при подрядном способе работ. Такой порядок составления сметы оказался очень удобным, объем сметы был не громоздким, и в смете легко было разобраться и получить необходимые данные.

Результатом моей работы было обращение ко мне со стороны архитектора Р. И. Клейна [35], который получил постройку здания Музея изящных искусств, и которому была необходима подробная смета на постройку этого здания. После составления сметы Р. И. Клейн пригласил меня своим заместителем по надзору за постройкой, так как по договору с Московским университетом, при котором должен был состоять музей, Клейн обязывался иметь своего заместителя из архитекторов или инженеров. На постройке Музея изящных искусств я пробыл двенадцать лет, которые составили длительный этап моей деятельности и имели большое влияние на мое архитектурное развитие и на мою дальнейшую работу, поэтому я позволю себе более подробно остановиться на этом периоде.

Дело о постройке Музея изящных искусств при Московском университете тянулось несколько лет; был объявлен конкурс на составление проекта музея, имелись премированные проекты, но к постройке нельзя было приступить из-за недостатка средств. Р. И. Клейн, имевший в Москве много знакомств и связей среди состоятельных людей, первым долгом счел необходимым обратиться к великому князю Сергею Александровичу, который был тогда московским генерал-губернатором, с предложением принять на себя звание почетного председателя комитета по сооружению здания музея. Заручившись согласием этого высокопоставленного лица, который должен был использовать свое влияние среди высшей знати в Петербурге, Клейн объехал Морозовых, Поляковых, Юсуповых, Третьяковых и многих других московских денежных тузов, столь падких на всякие звания и ордена. Он обещал им, что залы музея будут названы их именем, в результате подписка дала сумму около восьмисот тысяч рублей, с которыми уже можно было приступить к началу постройки. Несмотря на некоторое сопротивление московской городской управы, был отведен участок земли на Волхонке, так называемый Колымажный двор, окруженный со всех сторон проездами; построены временная деревянная контора и окружающий забор. В один прекрасный день Клейн, профессор Цветаев[36] и я с полбутылкой водки и фунтом колбасы отпраздновали в конторе первую закладку