– По-моему, девочка цепляется за иллюзию.

– Не такая уж и девочка. Ей двадцать семь.

Бабкин почесал в затылке. Яна Тишко показалась ему гораздо младше. Он даже удивился вопросу Макара о работе: ясно же, что нигде пока не работает, поскольку студентка. А тут вон оно как.

– Плохо считаешь, – упрекнул Илюшин. – Если было двенадцать на момент убийства, и прошло пятнадцать лет, то арифметика совсем простая. Даже ты бы справился.

Он протянул руку за кубиком Рубика, валявшимся на столе.

Это было новое увлечение Илюшина, и оно несказанно выводило Бабкина из себя. Сам он кубик Рубика мог собрать только по схеме, пыхтя и чертыхаясь. А Илюшин купил головоломку пару недель назад и уже тренировался собирать ее на скорость. Три минуты, видите ли, его не устраивают! Глядя, как он небрежно передвигает разноцветные квадраты, Бабкин всякий раз испытывал острое желание разогнуть подкову, перекреститься трехпудовой гирей либо, на худой конец, выжать лежа килограмм сто шестьдесят – то есть каким-либо нехитрым образом доказать свое превосходство в той единственной сфере, где он действительно обставлял Макара по всем пунктам.

– Если это сделала не Тишко, то пацана убил кто-то из своих. – Илюшин быстро крутил кубик. – Скорее всего, бабка.

– Почему бабка?

– А зачем ей оставлять наследство убийце?

– Думаешь, пыталась искупить вину?

– Ага. Еще и подсказку подбросила в виде преображенной комнаты.

– Странная подсказка! Догадайся, мол, сама.

– Ну уж какая есть.

– А почему прямо не написала? – усомнился Бабкин. – Очистила бы душу покаянием перед смертью. Зачем эти игры с комнатами и вазами? Это ж надо было заново слепить орудие убийства! Прикинь, сидит старушонка и раскрашивает гипс под изумруд.

– Малахит.

– Один черт!

– Два разных. Но в одном ты прав: все это действительно выглядит странновато. Почему бабушка не сказала прямо… Очень хороший вопрос. – Илюшин отложил кубик. – Допустим, раскаялась. Пусть даже свихнулась на почве потревоженной совести и проводила остаток дней среди интерьера, напоминавшего о ее злодеянии. Допустим! Но отчего не призналась?

«Увлекся, – обреченно понял Бабкин. – Сидеть мне в богом забытом поселке ближайший месяц». А ведь хотел в отпуск! Как раз сейчас, пока нет работы, подумывал вывезти Машку на отдых. Присматривался к подмосковным пансионатам, но, узнав стоимость, решил, что лучше съездить куда-нибудь в Индонезию. Море, солнце. Густой том ям опять же…

– О чем бы ты ни размышлял, все сводится к жратве, – печально сказал Илюшин.

Сергей остолбенел. Будь он инквизитором, Макар в эту минуту был бы как никогда близок к сожжению на костре.

– Судя по твоей отвисшей челюсти, я угадал, – вздохнул Илюшин. – Не смотри на меня как на бога. Хотя нет, смотри. Пожарь мне бифштекс и отвари к нему риса, жалкая бессмысленная тля!

На бессмысленной тле Бабкин пришел в себя.

– Я что, губы облизываю?

– И еще мерзко причмокиваешь при этом, – кивнул Макар.

– Врешь!

– Преувеличиваю.

– Ты не бог, – Бабкин поднялся. – Ты сатир. Я про них недавно читал. Жизнерадостны и наглы. Славились пристрастием к алкоголю и избыточной сексуальной активностью.

– Поклеп! Кстати, ты куда?

– Мясо из морозилки выну, – мрачно сказал Сергей.

Как сильно, оказывается, мы вцепляемся в самих себя: в свои страхи, в свои кошмары, в свою боль. Сперва просим кого-то всемогущего: помоги! облегчи мне ношу! Но едва доходит до дела, становимся самыми жадными людьми во вселенной. Мое! Не отдам!

Не могу выразить, что я ощутила, когда поняла, что я не убийца.

Представьте, что вы с самого детства живете с горбом. Вы привыкаете таскать на спине тяжесть. Умеете держать голову, изгибая шею под неестественным углом. Да, горб угнетает вас, да, он уродлив, и вы не ощущаете себя нормальным человеком.

Но, черт возьми! вы притерлись к нему, как любой калека притирается к своему уродству. Вы с ним сроднились и научились извлекать из него выгоду. Чего вам не хватает? Смирения? Напора? Если у вас достаточно ума, вы извлечете из своего горба и то, и другое, как из сундука с драгоценностями.

И вдруг выясняется, что ваш горб – мыльный пузырь!

Я жила с осознанием, что я убийца. И в некоторые мгновения моей жизни черпала из этого факта мрачную радость. Когда в подъезде тот тип с выцветшими глазами и голосом, источающим сизую вонь, притиснул меня к батарее и забормотал, шаря по моему телу, что-то мерзкое, я испугалась его только в первую секунду.

А потом вспомнила, что я могу убить человека.

Удивительно, как много сил придает эта мысль. Гнус с вонючим голосом слетел по лестнице, кувыркаясь и визжа. Я даже испугалась, что сейчас он сломает себе шею и тогда на моем счету будет уже два трупа.

Верите или нет, эта мысль заставила меня рассмеяться.

Как советует моя старенькая соседка, из смеха и рыданий всегда выбирай первое.

За исключением тех случаев, добавляет милейшая Марья Геннадьевна, когда разговариваешь с мужчиной.

Когда я окончательно поняла, что у меня нет горба, то внезапно почувствовала себя обделенной.

А потом на меня нахлынула злость.

Была драма моей жизни. Мучения, страдания. Терновый венец изгоя на голове! Я отличалась от прочих: девочка, убившая брата! Гарри Поттер, вывернутый наизнанку, то есть почти Волан-де-Морт. Я страшна и отвратительна, ха-ха-ха!

Как вдруг демонический убийца сменился нелепым дурачком. Трагедия обернулась цирком.

Пятнадцать лет назад было расследование. Я помню медицинскую комиссию, врачей, задававших бесконечные вопросы. Потом суд признал, что я не нуждаюсь в изоляции от общества в компании себе подобных – малолетних зверьков, убийц и насильников. Меня поставили на учет и отпустили.

Мама хотела, чтобы меня лечили. Разве может здоровый ребенок убить другого ребенка?

Врачи сказали, что я совершенно здорова. Состояние аффекта, повторяли они. Кратковременное помрачение рассудка на фоне пережитого стресса.

Тогда, в детстве, страха не было. Он пришел, когда я повзрослела. Я стала бояться убить человека. Иногда мне снилось, что я убиваю собственную мать.

Один врач, другой, третий… Наконец, психиатр прописал мне таблетки и дал понять, что лечение будет долгим.

Кажется, мне нужно выкинуть их, как только я вернусь!

Я остановилась перед домом – моим домом. Сколько ни повторяй, поверить в это трудно. Не оставляет чувство, что Раиса передала мне его на время. Или кто-то зло подшутил. Я войду, а там чужие люди. Ходят, ведут себя по-хозяйски, смотрят на меня насмешливо и недоуменно. Кто ты, девочка?