– Благодарю еще раз. Но твоя внучка ничем мне не обязана, как и ты сам. Это я обязан ей жизнью. – Он бросил быстрый взгляд на девушку. – Меня могли убить, если бы она не предупредила вовремя, что у наших преследователей пистолеты, – Пояснил Уильям, не сводя глаз с Тамсин. Она потупилась. – Я вынужден просить помощи лекаря. Я заплачу монетами.

Старик покачал головой.

– Никаких монет! Мы твои должники, добрый риа. Я – Джон Фо, граф Малого Египта, а это – моя свита. – Он обвел рукой остальных цыган. – Мы странники, путешествующие по твоей прекрасной Шотландии. Как тебя называть, житель границы? Откуда ты?

– Мое имя – Уильям Скотт. Я владелец замка Рукхоуп, что в Лидсдейле.

– Рукхоуп! Мы знаем этот каменный замок, – нахмурился Джон. – Я помню человека по имени Аллан Скотт из Рукхоупа.

– Это мой отец, – прошептал Уильям.

Джон Фо приложил руку к сердцу и низко склонил голову.

– Риа, твой отец был великодушен и добр к ромалам. Он давал нам кров и пищу, хотя все считали его разбойником.

– Я помню, когда я был еще ребенком, отец позволял цыганам… ромалам, – поправился Уильям, – разбивать лагерь на своих землях и пасти там своих лошадей. Если ты снова придешь на земли Рукхоупа, не сомневайся, я поступлю, как мой отец.

Джон Фо улыбнулся.

– Прими нашу благодарность! Мы рады видеть у себя сына Аллана Скотта. Он был добрым другом отцу нашей Чалаи.

– Да, был, – тихо согласился Уильям.

Старик расправил ладонь с короткими лопатообразными пальцами и обвел рукой поляну.

– Ты можешь остаться здесь, разделить с нами нашу пищу и позволить моей графине исцелить тебя. – Он повернулся к одной из кибиток. – Нона! Нона!

Уильям с интересом посмотрел в ту сторону, где стояла кибитка.

Занавеска, закрывающая дверной проем в задней части кибитки, приподнялась, и наружу хлынул свет. Через секунду в потоках этого света появилась фигура пожилой цыганки. Нона Фо замахала на мужа руками, потом ткнула пальцем в сторону Уильяма Скотта, и оба заговорили между собой приглушенными голосами.

– Она не хочет, чтобы я входил в ее кибитку, – прошептал Уильям девушке. – Вероятно, мне лучше уехать прямо сейчас.

– Когда они закончат спорить, она позволит тебе войти. Но им требуется на это определенное время. Они наслаждаются своими спорами.

– Наслаждаются? – переспросил Уильям, вопросительно глядя на Тамсин.

– Да. Дедушка говорит, что гнев Ноны распаляет его страсть, он становится неистощим, как молодой бык. – Девушка улыбнулась, блеснув белыми зубами, и Уильям не смог отвести от нее глаз. – Наберись терпения, Уильям Скотт. Цыгане никогда ни в чем не спешат.

– Я могу быть терпеливым, как камень, – прошептал он в ответ, убирая окровавленную руку с рукава, – но не тогда, когда истекаю кровью.

– Ах, эти мужчины… – промурлыкала Тамсин. – Они слабы, как котята, – добавила она, подражая тону своей бабки. Уильям заметил дразнящие искорки в ее глазах. Девушка легонько ткнула его в спину. – Смотри, они машут тебе. Входи, – она снова слегка подтолкнула его. – Дедушка сказал, что присмотрит за твоей лошадью. Иди же.

Уильям бросил на Тамсин скептический взгляд, а потом перевел его на старую женщину, которая, нахмурившись, стояла на ступеньках кибитки.

В глазах Уильяма совершенно ясно читались сомнения, которые обуревали его, и Тамсин пришлось еще раз подтолкнуть его в сторону кибитки.

Уильям вошел в кибитку, низко пригнувшись, чтобы не задеть головой занавеску, прикрывающую вход. Он слышал, как сзади снова заиграла музыка и как Джон Фо крикнул что-то своим людям, возможно, что праздник продолжается. Он слышал и шаги Тамсин, которая вошла в кибитку за ним следом.

Нона Фо жестом пригласила его пройти. Бабушка Тамсин показалась Уильяму очень старой, высохшей от старости, маленького роста. Ее кожа была темного, почти коричневого цвета и вся покрыта морщинами, как высушенное яблоко. На плечи Ноны была накинута полосатая шаль, на голове – блеклый платок. Монисты из золотых и серебряных монет поблескивали на ее груди. Но глаза ее блестели, как черный янтарь, и в глубине этих глаз светилась мудрость.

Старушка подтолкнула Уильяма к скамье, стоящей у противоположной стены узкого фургона.

Кибитка, как успел заметить Уильям, представляла собой длинную телегу, поверх которой был натянут тент. Она чем-то напоминала карету, в каких отправляются путешествовать знатные женщины. Дубовые балки поддерживали парусиновое покрывало над головой. Места внутри было совсем мало, кругом стояли, лежали или висели предметы быта – подушки, скамьи, корзины. В жаровне, что находилась на полу, тлели угли. Воздух внутри был тяжелым, наполненным дымом. Предполагалось, наверное, что дым будет уходить через отверстие в парусиновом тенте, но он стелился по полу. С низкого потолка свисала всевозможная одежда, и именно она наполняла внутреннее пространство кибитки уютом.

Уильям остановился у жаровни, и Нона что-то быстро начала говорить ему на своем языке. Мужчина озадаченно посмотрел на Тамсин.

– Она говорит, чтобы ты садился, – пояснила девушка.

– Она сказала гораздо больше, – прошептал он. – Переведи, что именно она сказала, если не трудно.

Он с опаской наблюдал за старой женщиной, пока она говорила, время от времени помахивая рукой в его сторону.

– Хорошо. Она говорит: «Садись, садись, садись, раненый, истекающий кровью шотландец, спасший мою внучку от воров и убийц, которые промышляют при свете луны», – перевела Тамсин. – Она говорит, что не боится вида крови, покажи ей свою окровавленную руку, она не испугается. Еще говорит, что она женщина, а не хилое существо, какими бывают только мужчины.

– Спасибо, – протянул Уильям.

Глаза Тамсин искрились смехом. Она повторила:

– Садись.

Уильям опустился на скамью. Проходя мимо, девушка споткнулась о его сапог. Она вздрогнула, ее щеки побледнели. В этот момент бабушка обратилась к ней с каким-то вопросом, и Тамсин ответила, покачивая головой.

– Ты повредила ногу, когда упала в вереск, – заметил Уильям.

– Простой ушиб. Заживет. А вот ты можешь истечь кровью до смерти.

– Разве только по вине вашего слишком цветистого языка. Я уже разрезал рукав, чтобы дело шло побыстрее. – Он осторожно вытащил руку из разрезанного рукава. По руке текла кровь, ладонь была вся красная.

– Айа, – произнесла Нона и проворно повернулась, чтобы достать ткань для перевязки.

Тамсин посмотрела на руку Уильяма и покачала головой.

– Теперь вижу, что рана действительно серьезная, – прошептала она. – Я не должна была подшучивать над тобой.

Тамсин повернулась, чтобы поговорить с бабушкой, но Нона уже подошла к Уильяму и осторожно прижала свернутый кусок материи к ране. Руку пронзила острая боль. Он задержал дыхание. Ткань тут же стала красной от крови. Потом Нона с силой схватилась пальцами за руку и сдавила рану. Из глаз Уильяма посыпались искры. Он протяжно вздохнул, чтобы не потерять сознание. Нона снова заговорила с Тамсин.