Выводы же императрицы вообще звучали как приговор: «…Гучкову — место на высоком дереве…» (8 ноября 1916 года)457; «…Спокойно и с чистой совестью перед всей Россией я бы сослала Львова в Сибирь… Милюкова, Гучкова, Поливанова — тоже в Сибирь…» (14 декабря 1916 года)458

Судя по этим письмам и оценкам, Александра Федоровна была женщиной прозорливой и верно понимала подлинную роль многих политических деятелей. Если бы государь тогда послушал свою супругу, но увы…

Не менее странным в то время было и карьерное продвижение генерала В. Гурко, старого приятеля А. И. Гучкова со времен англо-бурской войны, который был членом «кружка» Гучкова еще в Государственной Думе. Тем не менее «…вчера я принимал Гурко, имел с ним серьезный разговор… Слава Богу, он, кажется, как раз такой человек, в каком я нуждался…» (17 августа 1916 года)459 — писал Николай II своей супруге.

Более того, практически в самый ответственный момент Николай II именно В. Гурко назначает временным начальником штаба вместо заболевшего генерала Алексеева, что в дальнейшем также сыграло свою роковую роль.

«На мое имя была получена телеграмма, причем даже незашифрованная, за подписью „Николай“. В ней говорилось, что ввиду болезни Алексеева, который нуждается в длительном отдыхе, его величество избрал меня для исполнения par interim обязанностей начальника штаба Верховного главнокомандующего»460, — вспоминал сам В. Гурко.

Вообще о роли В. Гурко надо сказать несколько подробней. Со стороны Николая II в его адрес также были подозрения о связях с А. И. Гучковым. Сам же генерал Гурко так объяснял императору свои взаимоотношения с Александром Ивановичем: «Изложив все это императору, я добавил относительно моих нынешних отношений с Гучковым, что имел случай видеться с ним в 1915 году на фронте, куда он приезжал в качестве главноуполномоченного Красного Креста.

Однако во время моего последнего приезда в Петроград сам Гучков, понимая, как видно, что его имя ассоциируется с явной оппозицией правительству, не только счел необходимым не приглашать меня к себе домой, но даже не навестил в гостинице. За все время, что я пробыл в столице, мы виделись с ним всего один раз и то — на нейтральной территории, у кого-то дома»461.

Несмотря на то, что В. Гурко не так уж и долго занимал временно пост вместо генерала Алексеева, тем не менее этого времени хватило, чтобы принять одно из «роковых» решений для царской власти. Речь идет о направлении в Петроград кавалерийских воинских частей. Позднее в своих воспоминаниях, В. Гурко написал, что осознавал всю ненадежность петроградского гарнизона, все же под «несерьезным предлогом» он не исполнил императорского поручения. «Совершенно ясно, что правительство не могло рассчитывать на надежность петроградского гарнизона, хотя его численность была тогда необычно высока и достигала 160 тысяч человек. В мирное время столичный гарнизон никогда не доходил даже до 40 тысяч. Однажды император, как видно по просьбе Протопопова, распорядился направить на отдых в Петроград две конные дивизии, включая одну гвардейскую и Особой армии. Справившись у командующего войсками округа генерала Хабалова, я выяснил, что в городе нет места для расквартирования даже одного кавалерийского полка, не говоря уже о двух дивизиях»462.

Что это было? Халатность? Недооценили ситуацию или все-таки расчёт? Очень сомнительно, что В. Гурко не осознавал серьезности ситуации, а его доводы об отсутствии места вряд ли можно воспринять всерьез.

Контр-адмирал А. Бубнов по этому поводу отмечал: «Ссылка на переполненные казармы, когда речь шла о столь важном вопросе, как усиление столичного гарнизона, не может рассматриваться иначе, как совершенно несостоятельная отговорка. Мало ли было в Петрограде разных других помещений, кроме казарм, в которых могли быть помещены войска, посланные с фронта; да, наконец, можно было, если бы это понадобилось, произвести некоторые „уплотнения“ населения, которое до сих пор ни в какой еще мере не испытывало на себе неудобства войны»463.

В армии же была еще одна особенность: уничтожили старую систему, позволявшую следить за умонастроениями в действующих частях. И по сути дела, власть сама себя лишила правдивой информации о действительной ситуации в армии. «…Джунковский… еще в 1913 году добился высочайшего утверждения циркуляра, запрещавшего всем политическим розыскным органам иметь внутреннюю агентуру в войсках и в среднеучебных заведениях, а значит, и наблюдению за политическими настроениями армии и средней школы…»464 — отмечал генерал Глобачев. Далее он констатировал: «…Ни охранным отделениям, ни департаменту полиции со времени Джунковского не разрешалось ввести агентуру в войска, и потому в наших донесениях Протопопов не мог иметь освещения настроений в войсках»465.

Даже когда полицейские чины пытались довести объективную информацию до своего руководства, до министра Протопопова, она не достигала своего результата: «…Протопопов ничего не докладывал государыне о серьезном политическом положении в России, и в частности в Петрограде, и она считала до самого переворота, что все обстоит благополучно…»466

Отмечалось и поразительное отсутствие политической воли со стороны власти к преодолению действий и кропотливой работы со стороны оппозиционеров: «…Что же делало правительство, будучи в курсе работы [оппозиционеров], подготавливавших переворот. Оно молчало, складывая в архив поступающие о приближающейся катастрофе сведения, ограничиваясь лишь благосклонным согласием на ликвидацию периферии, т. е. рабочих комитетов и подпольных социалистических организаций, которые… к тому времени были совершенно парализованы и бездеятельны. Боязнь ответственности перед общественностью превалировала над неминуемой опасностью, грозящей гибелью всему государственному строю…»467 С генералом Глобачевым в этом вопросе соглашался и флигель-адъютант императора А. Мордвинов468.

И это вся реакция правительства, в то время когда деятельность А. И. Гучкова для власти не была секретом. Министр А. Протопопов в 1917 году давал показания комиссии Временного правительства: «А. И. Гучков считался человеком влиятельным в военной среде и сторонником перемены бывшего государственного строя. Царь особенно его не любил и общение с ним считал предосудительным. За Гучковым департамент полиции следил, и о посещавших его лицах велся список. Донесения о посещении его генералом Гурко, полученное через агентуру департамента, было лично представлено царю; с царем я имел разговор по поводу писем Алексеева к Гучкову и его ответов»469.

Необходимо отметить и еще один сугубо организационный аспект накануне Февраля. Дело в том, что уже в феврале по предложению министра Протопопова город Петроград был выделен из Северо-Западного военного округа генерала Рузского470 в отдельный военный округ под командованием генерала Хабалова.

«Император лично повелел военному министру разработать план изъятия территории Петрограда и его предместий из ведения главнокомандующего Северным фронтом генерала Рузского с передачей ее в управление нового главнокомандующего войсками Петроградского военного округа, который непосредственно подчинялся военному министру. Мне неизвестно, кому принадлежала инициатива в этом начинании. С военной точки зрения, в нем не было ничего ущербного; напротив, оно даже облегчало работу генерала Рузского, сокращая подконтрольную ему зону.