ни было наше положение сейчас, оно всё же стабильнее, чем когда мы будем, условно говоря, в бегах.

Камни требовались строго определённой формы. Дело в том, что эту оправу Баграр тщательнейшим образом рассчитывал именно под меня, вся её геометрия подчинялась сложным законам маноаккумуляции, и менять её, гнуть или что-либо подобное я бы ни за что не позволила. Значит, нужен был хороший ювелир, с пониманием. А это выход в город, надолго.

Вариант с наведением подвижного морока мы дружно отвергли — допустим, Маруся сможет поддерживать иллюзию занимающейся меня. А что, если я не успею вернуться за четыре часа или кто-то из воспитательниц начнёт задавать «мне» вопросы? Маруся рискует запаниковать и попасть в поле зрения следящей аппаратуры, а это нам вовсе не нужно. Поэтому мы вернулись к простому и надёжному решению — симуляции приступов слабости.

Восьмое января 1964 года, вторник.

Итак, для выхода в город я сказалась больной. Удобная штука, между прочим! Сразу после завтрака Маруся проводила меня в изолятор, где я «настоятельно попросила» меня не беспокоить, после чего смастерила из одеяла своё спящее «отражение», проверила оправу, накинула максимально густую «тень» с противофазной сетью магомаскировки (этот фокус давался мне всё легче и легче, практически уже по мановению пальцев) и пошла через ближнюю к лазарету лестницу. Перед выходом на улицу я укуталась в согревающий кокон — это было куда проще, чем пробираться в гардеробную, тайком утаскивать тёплые вещи — а потом же надо их на место возвращать, да ещё переживать, чтоб никто не обнаружил отсутствия — а это опять запоминать, что, где и как намаскировала и намагичила! В общем, я решила обойтись так.

День для прогулок стоял не самый благоприятный. С предыдущего вечера шёл снег. И не просто снег — пурга, швыряющая снежную крупу жёсткими порывами ветра. С другой стороны, у меня была надежда, что в такую дурную погоду следящие за нами шпионы будут не столь усердны как всегда.

Степаныч мёл дорожки, подняв широкий воротник своего овчинного тулупа так, что он закрыл уши целиком. Толку от его усилий было мало — летящая вдоль земли позёмка тут же заметала неровности и углы вдоль тротуаров и у крыльца. Степаныч ворчал на погоду и поворачивался к ветру спиной.

Я пошла, стараясь наступать на выметенные островки, чтобы не оставлять следов — в сторону парка, туда, где за оградой виднелась остановка трамвая.

Кусок газона, сугроб на котором превратился под ветром в некое подобие шершавой доски, отделял меня от ограды. Пройдёшь по такому — следы останутся, сто процентов. Ладно, в любом случае, я не собиралась протискиваться между прутьями. Подумав, что сетку-леталку расправлять и складывать будет дольше, чем, собственно, сам полёт, я воспользовалась старым приёмом: сформировала из воздуха твёрдую площадку, переместилась на ней через забор, а там развеяла, чтобы никто из добропорядочных граждан не запнулся о феноменально затвердевший воздух.

Из-за угла, позванивая, вывернул трамвай. С противоположной стороны улицы, размахивая руками, бежала бабулька, укутанная в серый пуховый платок поверх пальто. Водитель трамвая остановился, поджидая её, и я спокойно вошла в открывшиеся двери. По салону прохаживалась специальная женщина с перекинутой на грудь сумкой, продавала билеты. Основной моей целью стало не попасться ей под ноги, пока она туда-сюда курсировала.

Трамвай покатил, позванивая колокольчиком. Я с любопытством глазела по сторонам.

14. ГДЕ БЫ ТАКОЕ, ЧТОБЫ С ЧУВСТВОМ

В ПОИСКАХ

Буквально через минуту показался мост через нашу реку, от которой мы с Марусей столько раз подпитывались. Я приготовилась к привычному уже энергетическому шквалу… однако, его не последовало. Нет, неправильно рассказываю. Шквал был. Он буквально ревел вокруг, однако меня не захлёстывало, не сшибало с ног и искры не грозили сыпаться с волос.

Я же забыла, что моё ожерелье снова со мной! Риталид справлялся на отлично, впитывая потоки маны как бесконечная губка. Это было, словно оказаться в центре глаза бури — со всех сторон бушует стихия, а ваши волосы слегка шевелит слабый ветерок. Я в напряжении прислушивалась к ощущениям всё время движения по мосту, но никаких перепадов и всплесков не отметила.

Между прочим, на таком энергетическом потоке я вполне могла бы попробовать левитировать всю дорогу, но покататься на трамвае для меня до сих пор было в диковинку, и отказать себе в таком удовольствии я не могла. Да и не хотела.

Разглядывая город в окно, я преодолела почти всё расстояние до центра. Может, пора выходить?

Я толком не знала, куда мне нужно ехать. Тот магазин, что попался мне на глаза в большом торговом центре и всплывал из детских воспоминаний, явно не подходил — слишком много посетителей, слишком много персонала и очень уж всё… на поток, вот как. Там было производство. А мне нужно было, чтоб индивидуально, с душой. Искусство. Или хотя бы ремесло. И по возможности тихо, чтобы минимизировать магические следы моего там пребывания. Есть тут вообще такое?

Почти во всех зданиях на первых этажах пестрели вывески. Много всяческих кондитерских, ресторанчиков и кафе, книжные лавочки, магазинчики цветочные, шляпные, часовые, обувные… одним словом всё что угодно, кроме ювелирного.

От центрального проспекта отходили боковые улочки, и что находится там, рассмотреть я решительно не успевала. Ладно, будем ориентироваться на месте.

На ближайшей остановке я выскочила из трамвая и пошла сквозь метель, выискивая подходящий объект для получения сведений. О! На пересечении двух улиц стоял дом с сильно скруглённым и сплошь застеклённым углом, в самом центре этого закругления обнаружился вход с обширным дугообразным крыльцом, а выше — до крайности презентабельная надпись, от которой прямо веяло: здесь дорого.

«ресторан ПАНОРАМА»

Вот сюда я и зайду.

Швейцар не удивился раскрывшейся перед ним пустотой двери — он этого просто не заметил, на пару секунд потеряв к происходящему интерес.

К моему сожалению, ресторанный зал был почти пуст. У окна сидел один единственный мужчина, не очень молодой, седоватый, в костюме, который также, как и вывеска этого заведения, кричал: тут водятся большие деньги! Мужчина допивал свой кофе, пролистывая газету. Я остановилась рядом, не выходя из своей тени, и подумала, что массивный перстень на безымянном пальце правой руки внушает некоторую надежду.

Ну что, сыграем во внутренний голос?

— Всё обесценивается, выходит в тираж. Посмотреть на современные ювелирные салоны — всё измельчало, вкуса нет, — дядька отстранил газету и уставился в окно, кивая «своим мыслям». — То ли дело раньше! Взять хотя бы перстень. Кто