– Зачем ты зва… Стой. Ты не Полоз.

Ее голос был похож на шорох камней, осыпающихся в бездну. Она нахмурилась и слегка отстранилась.

– Я не Полоз, – с улыбкой согласилась Марья, внимательно разглядывая нежданную собеседницу. – Я его любопытная гостья.

Слабая улыбка тронула тонкие губы женщины.

– И потому ты в его покоях без приглашения и дозволения?

– Можно и так сказать. Но вообще я просто заблудилась. Нравится мне, знаете ли, заблуждаться.

Зеленоглазую почему-то хотелось развеселить – непременно, любыми средствами, словно кто-то нашептывал Марье на ухо, как это важно.

– Смелая девочка. Но лишь потому, что глупая. Разве ты не боишься, что хозяин тебя здесь застанет?

Марья заставила себя оторвать взгляд от зеленоглазой и демонстративно оглядеться.

– Хм, что-то мне подсказывает, что хозяин в длительном отъезде. Но даже если он внезапно вернется – я была бы рада наконец с ним познакомиться. В конце концов, это просто невежливо – жить в его доме и ни разу с ним не встретиться!

Женщина в зеркале удивленно приподняла брови:

– Ты так уверена в том, что он не причинит тебя вреда…

– Здесь я в безопасности, – последнее слово Марья выплюнула с отвращением, – и знали бы вы, как это меня раздражает!

Зеленоглазая прищурилась, хитро, как лисица, приоткрыла рот, но не успела и слова сказать – ее взгляд скользнул над плечом Марьи, и она тут же отступила от границы зеркала, растворяясь в темной глубине. Осталось только отражение в щербинку и легкое разочарование.

Марья обернулась как раз вовремя, чтобы нос к носу столкнуться с Аксиньей – живой Аксиньей, той, за которой пытался проследить Финист. От своей каменной копии она отличалась только целым лицом.

– Госпожа? – Служанка удивленно приподняла брови. – Вам не стоит здесь находиться, это может рассердить хозяина. Позвольте мне проводить вас.

Марья не сопротивлялась, пристально рассматривая лицо крепостной. Кажется, та вовсе не изменилась: то же терпение и спокойствие, тот же равнодушный взгляд.

– Как ты себя чувствуешь? – Марья схватила служанку под локоть, подстраиваясь под ее шаг и продолжая заглядывать в лицо.

– Как обычно, госпожа. Вам не следует беспокоиться о моем состоянии.

– Ну, это я сама решу, – фыркнула Марья, – о чем беспокоиться, а о чем – нет. Для убитой ты вполне сносно выглядишь, вот я и спрашиваю: а чувствуешь себя как?

Аксинья вздрогнула, оглянулась удивленно:

– О чем вы, госпожа?

– Некоторое время назад тебя нашли на кухне со срезанным лицом. Не самое приятное зрелище, должна признаться.

– Это… странная шутка, госпожа моя.

Марья остановилась, развернула служанку к себе и долго вглядывалась в ее потемневшие глаза. Реальность снова дробилась и отражалась друг в друге, путая игрой отражений. Марья гадала, нахмурившись – перед ней не Аксинья? Не та Аксинья? Или поместье вернуло ее, стерев память?

Марья только в одном была уверена – в том, что видела своими глазами. В теплой каменной статуе без лица. В липкой луже крови, в которой испачкала туфли.

Чуть помедлив, она убрала руки и покачала головой:

– Да, это дурацкая шутка, Аксинья, извини. Не стоило ждать, что ты тоже над ней посмеешься.

В тишине они дошли до малой гостиной, в которой едва слышно тренькала музыкальная шкатулка. Аксинья настойчиво усадила Марью в кресло, подвинула к ней несколько ламп, и разноцветные пятна света рассыпались по ее рукам и платью.

– Я принесу вам чай, госпожа. Вам следует больше отдыхать.

Она тихо растворилась в темноте. Мелодия замедлилась и через несколько мгновений замерла на середине такта, и тишина прозвучала чудовищным диссонансом, но Марья этого даже не заметила. Она смотрела и смотрела вслед Аксинье, вспоминая ее слова и выражения лица.

Вспоминая ее яркие и теплые глаза.

* * *

Альберт окинул мрачным взглядом тела, спеленатые темным и вязким сном, поморщился.

– Ваши аппетиты, безмерно чтимая родственница, начинают пугать моего хозяина.

Она подошла ближе, встала за его спиной, и приказчик дернулся, хоть девушка и была ниже его ростом. Он мог бы скрутить ее – легко, даже быстрее, чем она сама поймет, что происходит.

Но потом она бы поглотила его – как и любую из змей. Ведь все они, так или иначе, родом от нее и к ней вернутся.

Жаль, это не могло ее насытить, иначе он легко бы отдал ей на растерзание любую из своих прислужниц-змеек.

– Поверь мне, друг мой, – ее голос звучал сухо и спокойно, и это волновало больше, чем прямо высказанная угроза, – голод этого тела может испугать сильнее.

– Неужели его способны утолить только… они? – неохотно уточнил Альберт. Он пытался торговаться, а значит, уже смирился. – Небезопасно каждый раз посылать охотников в верхний мир, трое уже не вернулись. Право слово, мне легче было бы отдать тебе их самих!

Она только сухо рассмеялась.

– Меня мало интересуют камни.

Она исчезла так же незаметно, как пришла, и Альберт снова остался один среди нескольких спящих тел.

С каждым часом договор с древней Змеей утомлял и пугал больше и больше.

* * *

В спальне Марью ждал еще горячий чай на столе и книга на кровати, заботливо раскрытая на развороте с ярким чернильным рисунком. Марья подхватила ее, по коже скользнули металлические уголки на окладе, страницы едва колыхнулись, словно крылья. Марья уложила книгу на стол, поднесла ближе канделябр со свечами и склонилась над разворотом, опасаясь даже случайно коснуться бумаги: такой тонкой и старой она была, казалось, дотронься – и она обратится в прах, только на пальцах след останется.

Даже в слабом свете свечей рисунок сиял густой небесной лазурью. Тонкий браслет, даже без узора, – неприметная безделушка, но чем дальше Марья разглядывала его, тем быстрее билось ее сердце. Рука дрогнула, свечи качнулись совсем рядом с бумагой, и капля воска сорвалась на страницу. И из-под нее во все стороны лучиками брызнули чернильные линии, стирая неразборчивую вязь текста, изменяя рисунок. Словно дрожь прошла по браслету, словно чешуйки поднялись и легли обратной стороной – черной.

И новые буквы проступили под ним. Отрывистые, небрежные, совершенно не похожие на прежние – изящные, с обилием завитушек.

«Сделка заключена».

Утром комнаты заливал слабый серебристый свет, призрачный и скудный. Марья несколько минут стояла у окна, прижавшись к стеклу, но так и не увидела неба, только проступающие из темноты очертания деревьев и амбаров.

Змея вернулась в поместье, и Марья никак не могла разобрать, что она теперь чувствует.